Бабур (Звездные ночи)

Музыканты закончили; среди воцарившегося молчания бек-кизылбаш приблизился с подарком к Бабуру, поклонился, встал перед ним. Мухаммаджан поднялся:

— Друг Ирана, великий султан Захириддин Мухаммад Бабур словами, преисполненными глубокого уважения к имаму мира, повелителю-падишаху Исмаилу, удостоен с его стороны величайшего доверия. И символ его — щедрый дар падишаха — прошу разрешить вручить хозяину этого пира!

Посол скинул шелковое покрывало с подноса, и все увидели белую чалму, украшенную рубинами и жемчугами. И конечно, маленьким изображением кроваво-алой короны. Чалма была свита — Бабур быстро прикинул по числу складок — в двенадцать слоев, что соответствовало двенадцати святым шиитским имамам-шахидам[167]. По верованию шиитов каждая из этих складок была священным пристанищем духа одного из имамов.

Бабур покраснел от выпитого вина, в голове шумело, но глаза его, неестественно оживленные, сразу подметили, как насторожились беки, как взволнованно зашептались меж собой. Бабур увидел, как Касымбек и сидевший поодаль шейх-уль-ислам Ходжа Халифа отшатнулись от чалмы на подносе — с негодованием и даже испугом.

И Бабур, и Касымбек, и все их соратники были сунниты. Они признавали всех четырех первых халифов и посему наматывали на головы чалмы о четырех витках — в этих четырех складках обитают души четырех халифов. Шииты же всячески охаивают трех из них; их чалмы в двенадцать витков возвеличивают двенадцать имамов, боровшихся против Абу-Бекра, Омара и Османа.

Старому Касымбеку, для которого все шииты — изменники истинной веры, нежный блеск чалмы на золотом подносе представился блеском змеиной шкуры, а сверканье рубинов — налитыми кровью пламенеющими очами ее.

Визирь Мухаммаджан еще раз поклонился Бабуру и попросил Бабура принять и надеть на голову чалму, этот святой подарок, посланный ему лично шахом Исмаилом.

«Как он поступит?» — впились десятки глаз в Бабура. Чуткий его слух уловил слова Касымбека, который смятенно шепнул Ходже Халифе:

— Уж не намерены ли они хитростью и коварством заставить нас перенять веру шиитов?

А потом — прошел миг — Касымбек тихо, но внятно (посол услышал!) сказал самому Бабуру:

— Не надевайте ее, повелитель, умоляю, не надевайте!

Посол передернулся.

Бабур понимал: нельзя возложить на себя эту чалму — его будут считать перешедшим в шиизм. Но вино придало ему храбрости. Вино и — здравый смысл. В конце концов и халифы, и двенадцать имамов были для Бабура реальными людьми, которые жили много веков назад. Разумно ли ныне продолжать кровавую вражду, что их некогда разделила?

Бек-кизылбаш опустился на одно колено и протянул Бабуру поднос с чалмой. Еще раз поклонился ему и посол шаха.

Это Исмаил протягивает руку солидарности, Исмаил. И коль Бабур не примет эту руку, то… Союз с шахом заключат шейбаниды; пути возвращения его, Бабура, на родину закроются. А всем существом своим он стремится на родину, на пути к ней, столь желанной, готов горы прогрызть, реки выпить.

Бабур повернулся к послу:

— Подарок великого шаха Ирана безмерно дорог для нас, — И, помолчав, неожиданно спросил: — Наш высокий гость визирь Мухаммаджан имамит, не правда ли?

— Благодарение аллаху — истинно так! Алхамидуллило[168]! — произнес посол клятвенное слово Корана.

Бабур обернулся к Касымбеку:

— А вы, досточтимый амир ал умаро?

Касымбек произнес то же клятвенное слово и добавил:

— Да будут несокрушимой вашей опорой, повелитель, четыре святых соратника пророка нашего Мухаммада…

Посол побледнел.

— Достопочтенный визирь Мухаммаджан! — поспешил Бабур, — В священной книге сказано: «Кулли муслимин ихватун» — все мусульмане должны считать друг друга близкими, как братья. Мы уважаем убеждения мусультан-имомия, вы, надеемся, будете уважать наши убеждения! — и Бабур широко распростер обе руки, будто охватывая ими всех своих беков и приближенных.

Посол, несколько смягчившись, вступил в эту игру, понимающе закивал головой.

— Этот подарок великого шаха есть символ его уважения к вам ко всем!

Бабур снова обернулся к Касымбеку:

— Святого Али мы с вами носим в душе своей, верно? Он один из чарьяров[169], верно?

Касымбек подумал-подумал и согласился — ведь одна из четырех складок суннитской чалмы есть обитель духа Али.

— Истинно так, повелитель.

— Биби Фатима, единственная дочь пророка нашего Мухаммада, святая для нас, верно?

— Истинно так, повелитель!

— Значит, если мы будем чтить имамов, рожденных от святого Али и Биби Фатимы, то дела, не соответствующего вере нашей, мусульманской сущности нашей, не совершим, верно?

Касымбек постиг наконец, к чему ведет Бабур; постиг он и то, что не сможет заставить Бабура отказаться от намерения вступить в союз с Исмаилом. Да и сам Касымбек знал, насколько необходим такой союз всем, кто с Бабуром. А раз так — следовало принять коварный подарок шаха, а Бабур хочет принять его, не теряя достоинства, умно, по-воински хитро лавируя. Касымбек почувствовал теперь стремление защитить Бабура, оберечь его от непонятливых. Склонив голову, сказал виновато:

— Повелитель, вы правы, простите невежество вашему рабу!