Бабушка

— Ох, милая моя графинюшка, телу-то пособить можно, да что проку, коли рассудка нет. Душа ее блуждает где-то, и видит она все, как во сне . . . Может, любя ее, господь отнял у нее память, и она забыла, что перенесла. Если б вернулся к ней разум, так она, пожалуй, от отчаяния и свою душу загубила, как... Да простит ей господь; коли согрешила, так искупила страданиями ... — Бабушка прервала речь. Перевернув страницу, она увидела новое чудо. — Спаситель мой!... Кажись, Старая Белильня! Вот и двор и липа, а вот я, дети, собаки — все, как живые. Господи, вот что довелось увидеть! Кабы наши-то знали! — воскликнула бабушка.

— Я никогда не забываю людей, которые мне нравятся, — сказала Гортензия. — И чтоб лучше запомнить милые черты, я зарисовываю их. Люблю я также рисовать на добрую память те места, где приятно проводила время ... А ваша долинка прелестна . . . Если б ты позволила, бабушка, я бы охотно нарисовала тебя детям на память.

Бабушка заволновалась и покачала головой.

— Меня-то, старуху?... Ни к чему это, графинюшка, — сказала она прерывающимся голосом.

— Почему же, бабушка? Будешь одна дома, я приду и нарисую тебя. Сделай это для внуков, пусть им останется твой портрет.

— Если вы так желаете, графинюшка, будь по-вашему, — решилась бабушка. — Только чтоб никто не знал об этом, а то скажут, что бабушка одурела на старости лет. Покуда я жива, им мой портрет не надобен, а умру — все равно будет, что обо мне скажут.

Гортензия обещала молчать.

— Где же, графинюшка, вы учились этому? Я сроду не слыхивала, чтоб женщина рисовать умела, — спросила бабушка, перевертывая лист.

— Девушкам моего круга многому надо учиться, чтоб уметь убивать время . . . Но живопись мне особенно понравилась, — отвечала Гортензия.

— Хорошее это дело, — рассудила бабушка, разглядывая рисунок, вложенный в альбом. На нем была изображена поросшая лесом скала, о которую разбивались морские волны. На скале стоял молодой человек с бутоном розы в руке и смотрел на море; вдали виднелся корабль с распущенными парусами.

— Это тоже ваша работа? — спросила бабушка.

— Нет, это дал мне художник, он учил меня рисовать, — чуть слышно прошептала девушка.

— Так, стало быть, это он сам?

Гортензия промолчала, щеки ее залились румянцем.

— Кажется, княгиня едет... — проговорила она, вставая.

Бабушка тотчас же поняла; теперь она знала, чего недостает Гортензии. Никакой княгини и в помине не было. Девушка снова села. Поговорив о разных разностях, бабушка начала рассказывать о Кристле с Милой и призналась Гортензии, что хочет попросить за них княгиню. Гортензия одобрила ее намерение и обещала замолвить словечко.

Наконец, показалась княгиня. Она шла по тропинке, а карета ехала по дороге. Сердечно поздоровавшись с бабушкой, княгиня подала Гортензии букет дикой гвоздики и сказала: «Ты, кажется, любишь эти цветы. Я нарвала их для тебя в поле».

Девушка наклонилась и поцеловала княгиню, а букетик заткнула за пояс.

— Это слезки, — заметила бабушка, взглянув на цветы.

— Слезки? — удивились дамы.

— Да, слезы девы Марии. Так называют этот цветок... Когда Христа вели на распятие, дева Мария шла за ним, хотя сердце ее разрывалось от горя. И когда увидала она на дороге капли крови Христовой, то горько заплакала, и из тех слез матери божьей и крови ее сына выросли, говорят, вот эти цветочки, — говорила бабушка.

— Так это цветы горя и любви ... — проговорила княгиня.

— Влюбленные никогда их не рвут и не дарят друг другу, думают, они к слезам, — пояснила бабушка и подала княгине стакан сливок, прося ее откушать. Княгиня приняла угощение. — И, боже мой, — продолжала бабушка, — рви не рви, всегда найдется, о чем поплакать; в любви и горе, и радость перемешаны. Если любишь счастливо, так другие норовят перцу подсыпать...

— Дорогая княгиня, бабушка хочет просить вас за несчастных влюбленных. Выслушайте ее, дорогая княгиня. Я очень прошу вас помочь им! ...

Гортензия сложила на груди руки и умоляюще взглянула на княгиню.

— Говори, матушка; я уже сказала тебе однажды, что ты можешь обращаться ко мне с любой просьбой. Я знаю, что ты не станешь просить за недостойных, — сказала княгиня, приглаживая пышные волосы любимой воспитанницы и в то же время приветливо поглядывая на бабушку.

— Я бы никогда не осмелилась беспокоить вас, ваша милость, если б не знала, что они того заслуживают…

И бабушка рассказала историю Кристлы и Милы, и прежде всего о том, как Мила попал в солдаты; она умолчала, однако, что управляющий и по сей день не перестает преследовать девушку. Ей не хотелось вредить этому человеку больше, чем нужно.

— Это та девушка, о которой я уже слышала?... У парня, кажется, была ссора с Пикколо? ...

— Вот-вот, ваша милость.

— Она так хороша, что за нее дерутся мужчины?