Бабушка

Всякий раз, как начинало смеркаться, проходил мимо Старой Белильни долговязый Мойжиш, городской сторож. Хмурый, длинный, как жердь, человек, всегда с мешком за плечами. Служанка Бетка сказала однажды детям, что в мешок он сажает озорников; с тех пор, завидя длинную фигуру Мойжиша, проказники становились тише воды, ниже травы. Хоть бабушка и запрещала Бетке болтать зря, но, узнав от Ворши, второй служанки, что Мойжиш не чист на руку и при нем ничего плохо не клади, ни слова не сказала ей. Должно быть, этот Мойжиш действительно нехороший человек, раз дети его боятся, хотя и не верят, что в мешке у него сидят шалуны.

Летом, когда в замок приезжали господа, дети часто встречали красивую княгиню[24] верхом на лошади в сопровождении целой свиты. Мельник, увидев ее однажды, сказал бабушке:

— Вот явилась комета и волочит за собой хвост!

— Ну нет, пан отец, тут большая разница: комета предвещает несчастье, а господа появятся — глядишь, и радость какая-нибудь людям будет, — отвечала бабушка.

Вместо ответа мельник завертел между пальцами табакерку, словно это было мельничное колесо, — излюбленная привычка! — и, усмехнувшись, промолчал.

Перед вечерком проведать бабушку и ребятишек забегала Кристла, дочь содержателя трактира, что у мельницы; девушка была свежа и румяна, как гвоздичка, резва, как белка, весела, словно жаворонок. Бабушка всегда была рада Кристле и называла ее хохотушкой: уж очень любила Кристла смеяться.

Кристла прибегала всегда лишь на минутку. Лесник останавливался у дома Прошковых только на одно словечко. Мельник завертывал мимоходом. Мельничиха, если в кои веки выбиралась на Старую Белильню, захватывала с собой веретено. Жена лесника приходила с грудным ребенком. Но уж если Прошковых собиралась удостоить своим посещением жена управляющего замком, Терезка выражалась так:

— Сегодня я ожидаю визита!

В таких случаях бабушка, взяв с собой внучат, уходила из дома. Не оттого, что она имела сердце на эту женщину, — нет, ненавидеть кого-либо старушка не могла, но жена управляющего ей не нравилась, на ее взгляд, она чересчур задирала нос. Вскоре после приезда бабушки, когда она не успела еще как следует ознакомиться ни с домашними, ни с соседями, заявилась та на Старую Белильню с двумя своими приятельницами. Терезка в это время куда-то отлучилась. Бабушка, как водится, попросила почтенных гостей присесть, вынесла им хлеб-соль и ото всего сердца предложила дорогим гостям откушать. Но дорогие гости, брезгливо вздернув носики, поблагодарили и насмешливо переглянулись между собой, словно хотели сказать: «За кого ты нас принимаешь, деревенщина?!»

Возвратившись домой, Терезка сразу догадалась, что мать погрешила против господских обычаев. После того как важные дамы ушли, она попросила бабушку никогда больше не предлагать таким гостям хлеб-соль: они привыкли к другому угощению.

— Знаешь ли, Теринка, — заявила с возмущением бабушка, — кто не хочет отведать у меня хлеба-соли, тот не стоит того, чтоб я стул ему подавала! А там делай как знаешь, мне ваших порядков все равно не понять.

Из ежегодных посетителей Старой Белильни главным гостем был бродячий торговец-итальянец; он приезжал на одноконной тележке, полным-полнешенькой всякой всячины: миндаль, изюм, фиги, духи, лимоны, апельсины, душистое мыло — чего только в ней не было! Терезка накупала у него и весной и осенью на изрядную сумму, и потому он всегда дарил детям по кулечку со сладостями. Бабушке это нравилось, но она не забывала заметить:

— Что и говорить, вежливый человек этот итальянец…только не по нутру мне: он не то что с живого, а и с мертвого шкуру сдерет.

Охотнее всего бабушка имела дело с торговцем постным маслом, который, как и итальянец, приезжал два раза в год; бабушка всегда брала у него бутылочку бальзама для заживления ран и к деньгам в придачу давала ему кусок хлеба.

И торговца скобяным[25] товаром, и еврея старьевщика встречала она с одинаковой лаской и приветливостью: все эти люди, приходившие на Старую Белильню из года в год, стали добрыми друзьями семьи Прошковых и незаметно сроднились с ней.

Когда же раз в год в саду появлялись цыгане, на бабушку нападал страх. Поспешно выносила она им поесть и заявляла:

— Не грех бы кому проводить этот народец до первого перекрестка!…