Бабушка

— Верно, верно, бабушка, эта поговорка куда как справедлива, — согласился лесник. — И я тоже скажу: лучшей госпожи нельзя было бы и пожелать, если б только не вертелись около нее врали всякие. Они-то и сбивают ее с толку. А эти людишки ни к чему не способны — живут, лишь небо коптят!… Как посмотришь, милая бабушка, как подумаешь — не удержишься, чтоб не сказать: о, чтоб вас!… громом разразило! Право, злость берет, когда вспомнишь, что болван, годный только на то, чтоб стоять на запятках или в покоях сиднем сидеть, получает столько же, что и я; им даже больше дорожат, чем мной, который и в дождь, и в грязь, и в метель должен таскаться по лесам, днем и ночью драть глотку с браконьерами, за всем смотреть, за все отвечать!… Я на свою жизнь не жалуюсь, я доволен… Но когда зайдет сюда этакий спесивец и задерет передо мной нос, я бы его, честное слово… да что попусту говорить… — И, схватив стакан, лесник с досады осушил его до дна.

— А знает ли княгиня обо всем, что делается? И почему никто не решится пожаловаться ей, если с ним поступают несправедливо? — спросила бабушка.

— Черт возьми, кому охота самому лезть в пекло? Я-то с ней частенько разговариваю, мог бы намекнуть на то, на другое, да всегда думаешь: молчи, Франтишек, наговоришь на свою голову. Она, конечно, не поверила бы мне, спросила бы своих приближенных, и тогда пиши пропало! Те все заодно: рука руку моет. Вот и на днях говорил я с княгиней. Гуляла она по лесу с тем чужеземным князем, который сейчас у нее гостит. Встретили они где-то Викторку и начали расспрашивать у меня, кто она такая. Княгиня ее испугалась.

— Что же вы ответили? — спросила бабушка.

— Как оно есть, так и ответил: сказал, что Викторка не в своем уме, но никому вреда не делает.

— А она что на это?

— Села на траву, князь устроился у ее ног, и мне велели сесть и рассказать, как случилось, что Викторка сошла с ума.

— А ты небось был рад-радешенек? — поддразнила лесника жена.

— Известное дело, кому не приятно услужить красивой женщине. А наша княгиня, хоть и не первой молодости, но чертовски хороша собой. Да и то сказать, мое дело повиноваться…

— Ох, и хитры вы, куманек: уж два года как я живу здесь и слышу ваши обещания рассказать про Викторкино несчастье, а только до сих пор ничего не знаю — так, через пятое на десятое. Я не красавица, приказывать вам не могу… Видно, мне никогда всего не узнать!

— Ах, бабушка, да по мне вы милей самой что ни на есть раскрасавицы! Коли вам угодно, я хоть сейчас расскажу эту историю.

— Что правда то правда, кум сумеет подольститься, когда ему надобно, на это он мастак!… — смеялась бабушка.

— Если кума не против, ловлю вас на слове. Старый, что малый, а дети, сами знаете, любят сказки.

— Ну, хоть я еще и не стара, а послушать не откажусь. Начинай, отец! Время-то и пройдет, — сказала хозяйка.

— Мамочка, дай нам, пожалуйста, еще хлебца, у нас ни кусочка не осталось, — раздался голос Бертика.

— Да не может быть! И куда столько вмещается! — удивилась бабушка.

— Половину съели, половину собакам, серне да белкам скормили. Они всегда так. Ох, ну и мученье мне с ними! — вздохнула жена лесника, принимаясь резать хлеб.

Пока она, поручив маленькую девочку заботам няни, ходила на лужайку кормить детей, лесник набивал себе трубку.

— У мужа-покойника, царствие ему небесное, тоже был такой обычай: прежде чем начать рассказывать, готовил трубку, — проговорила бабушка, и глаза ее заблестели от далеких и сладких воспоминаний.

— Уж и не знаю, мужчины точно сговорились, все завели эту дурную привычку, — послышался в дверях голос хозяйки, до которой долетели слова бабушки.

— Не притворяйся, будто куренье тeбe не по вкусу, ведь сама приносишь мне табак из города, — шутил лесник, зажигая трубку.

— Эко дело, кого любишь, того и голубишь. А теперь начинай-ка свою историю, — распорядилась хозяйка, усаживаясь с веретеном возле бабушки.

— Я готов, слушайте.

Промолвив эти слова, лесник пустил к потолку первое колечко дыма: положив ногу на ногу, прислонился поудобнее к спинке стула и начал свой рассказ о Викторке.

VI История Викторки.

Викторка — дочь крестьянина из Жернова. Родители ее давно умерли, а брат с сестрой живы и по сей день. Лет пятнадцать тому назад была Викторка девушка что ягодка: далеко окрест не найти было ей равной. Резва, как серна, трудолюбива, что пчелка, — лучшей жены и пожелать нельзя. Такая девушка, да еще с хорошим приданым, разумеется, не засидится в девках. О Викторке шла молва по всей округе, от сватов отбою не было. Иные из женихов нравились отцу с матерью, попадались и сыновья богатых хозяев, у которых нашла бы дочка, как говорится, дом — полную чашу. Но она никак не хотела этого взять в толк. Ей лишь тот был люб, кто лучше всех плясал, и обязательно под музыку.