Бабушка

Летом бабушка вставала в четыре часа, а зимой в пять. Первым делом ее было перекреститься и поцеловать Распятие, висевшее на фисташковых четках, которое она всегда имела при себе, а ночью клала под голову. Потом вставала с молитвой, и одевшись, кропилась святою водой, брала веретено и начинала прясть, припевая утренние духовные песни. Она сама, как старуха, не могла уже долго спать, но зная, как сон приятен, давала другим в этом полную свободу. Через час после того, как она вставала, слышалось мерное шлепанье туфлей, скрип одной, потом другой двери, и бабушка показывалась на крыльце. В то же самое мгновение гуси начинали гоготать в хлеве, свиньи хрюкать, коровы мычать, куры махать крыльями; откуда-то прибегали кошки и терлись у ног ее. Собаки выскакивали из конур, потягивались и в один прыжок были возле бабушки; если б она не остереглась, то они бы непременно сбили ее с ног и выбили бы из рук чашку с зерном для птицы. Все эти животные любили бабушку, и она их. Боже упаси, если она видела, что кто-нибудь мучил напрасно хоть бы даже червячка; она всегда говорила: «Если нужно убить что-либо, служащее ко вреду или пользе человека, то убивайте его во имя Господа Бога, только не мучьте».

Дети также не смели смотреть, как закалывают кур, потому что они стали бы жалеть, и курица не могла бы умереть.

Но однажды бабушка сильно рассердилась на обеих собак, Султана и Тирла, и было на что рассердиться! Они подкопались под хлев и разорвали в одну ночь десяток прехорошеньких желтеньких утят! У бабушки руки опустились, когда она поутру отворила хлевок и из него выбежала гусыня с оставшимися тремя утятками, испуганно гогоча, как будто оплакивая своих убитых птенчиков, которых она высидела, вместо их вертлявой, непоседливой родительницы. Бабушка заподозрила проказницу куницу, но оглядевшись, она убедилась, что это сделали собаки. Собаки, эти верные стражи! Бабушка не верила своим глазам!... А еще прибежали и ласкались, как будто ни в чем не бывало... и тут бабушка еще больше разгневалась. «Прочь от меня, вы злющие! Что сделали вам утятки? Знать голодны?... Неправда… Это вы сделали только из своевольничанья. Прочь от меня, не хочу вас видеть!..» Собаки поджали хвосты и улеглись по конурам; бабушка же, забыв, что еще рано, отправилась в комнату поведать дочери свою печаль.

Пан Прошек подумал, что или воры обокрали кладовую, или Барунка умерла, когда увидел входившую бабушку, заплаканную и бледную. Выслушав все происшествие, он не мог не усмехнуться над старушкой. Да что же для него несколько утят? Ведь он не подкладывал яйца; он не видал, как утята выклевывались из яичек, как они были красивы, когда плавали на воде, спрятав голову в воду и болтая ножками над водой. Пан Ян лишался только нескольких кусков жаркого! Поэтому он оказал достаточно справедливости, взяв кнут чтобы проучить собак. Бабушка заткнула уши, услыхав на дворе визг, но в то же время подумала: «Что делать... необходимо, чтоб они помнили!» Но когда в продолжение нескольких часов собаки не показывались из конур, она не могла не взглянуть на них, из опасения не слишком ли им досталось. «Что было, то прошло, а ведь это все-таки бессловесные твари» — говорила она про себя, заглядывая в конуры. Псы заскучали[10], жалобно поглядели на нее и почти на брюхе подползли к ее ногам. «Ведь вы теперь сожалеете об этом? Видите ли, так всегда бывает с проказниками! Помните же это!» И собаки это помнили. Если когда-нибудь видели, как на дворе переваливались утята или гусята, то всегда отворачивали свои разгоревшиеся глаза в сторону или уходили прочь, и таким образом приобрели снова полную благосклонность бабушки

Позаботясь о птице, бабушка будила слуг, если они еще не встали; в седьмом часу подходила к спящей Барунке, ударяла ее слегка по лбу — от этого, говорят, душа тотчас просыпается, и шептала: «Вставай, девочка, вставай, уже пора»; потом помогала ей одеться; затем шла в соседнюю комнату посмотреть, проснулась ли мелюзга; если кто-нибудь еще валялся, то бабушка похлопывала его ладонью, приговаривая: « Вставай, вставай! Петух уже девять раз весь сор обошел, а ты еще спишь, как тебе не стыдно!» Она помогала детям умываться, но не бралась их одевать. Она не могла сладить со всеми пуговками, крючочками и различными мелочами на юбочках и платьицах, и обыкновенно оборачивала назад то, что должно было быть спереди. Когда же дети были одеты, бабушка становилась с ними на колени перед образом Спасителя, благословляющего детей, прочитывала «Отче наш», а потом уже все отправлялись завтракать.