Бабушка

— Я была уже взрослою девушкой, когда Мария-Терезия начала войну с пруссом. Они в чем-то не поладили. Император Иосиф занял войском Яромерь, а прусс расположился на границе. В окрестностях везде были войска. У нас в доме было также несколько простых солдат и один офицер. Был он человек легкомысленный, из тех, которым кажется, что они в состоянии опутать каждую девушку своими тенетами[119], как паук муху. Я все отделывалась от него, но он не обращал внимания на мои слова и стряхал их с себя как росу. Заметив, что слова не действуют, я устроила свои занятия вне дома так, чтобы мне одной его нигде не встречать. Ведь знаешь, сколько раз в день сбегает девушка то в поле, то в луга! Домашние уйдут и оставят ее одну дома, словом, нет ни обыкновения, ни необходимости присматривать за девушками: они сами должны смотреть за собою, а таким образом представляется много случаев дурному человеку.... Но меня Господь хранил. За травою ходила я рано утром, когда еще все спало. Я с молодости рано вставала, и мать мне всегда говорила: «Кто рано встает, тому Бог подает». Она были права: если мне от этого не было пользы, зато было удовольствие. Когда я утром выходила в сад или в поле и видела зелененькую травку, усыпанную росой, у меня сердце радовалось. Каждый цветочек стоял как девушка, с поднятою головкой, со светлыми глазками. Все благоухало: каждый листочек, каждая травка. Птички носились надо мною, воспевая хвалу Богу; всюду была тишь.

Во время солнечного восхода я стояла точно в церкви, пела, и работа моя незаметно подвигалась вперед. Однажды утром кошу я в саду, вдруг слышу за собою: «Бог помочь, Мадленка!» Оглянулась я и хочу сказать: «Подай Господи!», но от испуга не могла ничего выговорить, и серп вывалился у меня из рук.

— Перед вами стоял тот офицер? — перебила ее Кристла.

— Погоди, не торопись! — продолжала бабушка: — Это был не офицер: если бы был он, я бы не выпустила серпа из рук. Испуг был от радости: передо мною стоял Иржик! Я должна тебе сказать, что я его не видала три года. Ты знаешь, что Иржик был сын нашей соседки Новотной, той самой, которая была со мной, когда мы разговаривали с императором Иосифом?

— Да, я это знаю. Вы нам также рассказывали, что он вместо священника сделался ткачом.

— Да! В этом виноват его дядя. Ученье его шло отлично; тятенька всякий раз, как ездил к нему в Рихнов, слышал об нем одни похвалы. Когда он бывал дома на вакации, то в воскресенье он всегда читал соседям Библию вместо моего отца, бывшего отличным чтецом, и мы всегда с удовольствием слушали; Новотна все говорила: «Я как будто вижу его уже священником!» Мы все смотрели на него как уже на посвященного, женщины присылали ему всего, что только стряпали хорошего, и если Новотна спрашивала: «Чем же, Боже мой, мы вам заплатим?», они всегда отвечали: «Когда Иржик будет священником, то благословит нас». Мы росли вместе, но когда он пришел на вакацию во второй и в третий раз, я уже не была слишком смелою; я стыдилась его, и если он иногда приходил за мною в сад, и во что бы то ни стало помогал мне нести траву, то я считала грехом, что допускаю его до этого, и не раз повторила ему, что это священнику неприлично, но он только улыбался, говоря, что много утечет воды раньше, чем он начнет проповедовать! Бывает, что человек предполагает, а Бог располагает. Когда он пришел в третий раз на вакацию, он получил из Кладска от своего дяди приглашение явиться туда. Дядя был ткач и ткал превосходные полотна, чем зарабатывал себе порядочные деньги, и не имея детей, вспомнил об Иржике. Кума не хотела отпустить его; но мой отец сам уговаривал ее отпустить Иржика, потому что это могло составить его счастие, а брат отца его имеет же на него какое-нибудь право. Он отправился. Кума и мой отец провожали его до Вамбериц, куда они пошли на богомолье. Они вернулись назад, а Иржик остался там. Всем было скучно без него, но мне да куме всех скучнее, с тою только разницей, что она говорила об этом, а я молчала. Дядя обещал заботиться о нем, как о своем собственном сыне. Кума думала, что в Кладске Иржик ходит в школу и радовалась, что скоро увидит его посвящение, а вышло не так: через год Иржик пришел уже ткачом погостить дома. Кума страшно плакала, но что же делать! Иржик упросил ее и признался, что не имел никакого желания сделаться священником, хотя бы он охотно стал учиться. Но дядя отговорил его, представляя ему, как долго он должен будет терпеть нужду и толкаться по школам, по судам, пока достанет себе кусок хлеба; он уговорил его взяться за ремесло, уверяя, что оно скоро принесет ему пользу, что ремесло золотое дно, а тем более Иржику, который сведущ и в ином. Словом, Иржик согласился, выучился ткать, а так как он горячо принимался за все, то сделал успехи и в ремесле. Через год дядя дал ему аттестат, свидетельствовавший об окончании учения; потом послал его на испытание в Берлин к своему знакомому, где Иржик должен был еще усовершенствоваться. Но Иржик сначала зашел к нам в Чехию. В этот раз он мне принес из Вамбериц вот эти четки.