Бабушка

Так думали, потому что пан-отец охотно дразнил, охотно шутил; сам же редко смеялся, разве только ухмылялся. Но глаза его весело смотрели из-под густых нависших бровей. Он был среднего роста, коренастый, и круглый год носил беловатые панталоны; и когда мальчики высказали свое удивление по этому поводу, то мельник сказал им, что это мельничная краска. Зимой он носил длинную шубу и тяжелые сапоги, летом голубоватый камзол, белые шаровары и туфли. На голове носил он обыкновенно низенькую шапку, обшитую мерлушкой[21]; панталоны его всегда были засучены, было ли грязно или сухо, а без табакерки его никто не видал. Завидев его, дети тотчас бежали навстречу, желали ему доброго утра и шли с ним к шлюзу. Дорогой пан-отец обыкновенно дразнил Вилимка и Яна, спрашивая одного: знает ли он, куда носом садится зяблик? Или допрашивая Яника, умеет ли он уже сосчитать, что будет стоить крейцерная[22] булка, если мера пшеницы стоит десять гульденов. Если мальчик весело и дельно отвечал ему, то он говорил: «Ну, уж я знаю, что ты умная голова. Тебя уже могли бы сделать судьей в Крамольне[23]». Он всегда давал мальчикам понюхать табаку и ухмылялся, если они сильно чихали. Аделька при виде пана-отца тотчас пряталась за бабушкино платье; она еще не умела хорошенько говорить, а пан-отец каждый раз сердил ее, заставляя выговаривать довольно скоро три раза один за другим: наш конек из всех коньков самый коньковейший. Действительно пан-отец иногда так сердил бедняжку, что она принималась плакать. Зато часто получала от него корзиночку с ягодами, или миндальные орехи, или какое-нибудь другое лакомство; а уж когда пан-отец хотел польстить ей, то называл ее маленькою чечеткой.

Около Старого Белидла ходил также каждый день в сумерки высокий Мойжиж[24], барский сторож. Он был чрезвычайно высокого роста, смотрел мрачно и носил всегда мешок через плечо. Бетка рассказала детям, что он собирает в этот мешок непослушных детей, и с той минуты дети становились смирнее при виде высокого Мойжижа. Бабушка запретила Бетке болтать такой вздор; но когда другая служанка, Ворша[25], сказала, что это Мойжиж Побирало, то бабушка уже на это ничего не ответила. А все-таки этот Мойжиж был, должно быть, дурной человек, потому что он детям казался страшным, хотя они и не верили, что у него в мешке дети. Летом, когда господа жили в поместье, дети видели иногда красавицу княгиню, едущую верхом и сопровождаемую свитой. Мельник, увидев ее, сказал однажды бабушке:

— Мне кажется, что это Божья метла (звезда, комета), за которою тянется хвост.

— Между ними есть разница, пан-отец: Божья метла предвещает людям несчастие, а эти господа приносят всюду счастие, где ни появятся, — возразила бабушка.

Пан-отец, по своей привычке, повертел между пальцами табакерку, ухмыльнулся и не ответил ей ни да, ни нет.

По вечерам приходила навестить бабушку и детей Кристла, дочь содержателя гостиницы возле мельницы, девушка розовая как гвоздичка, резвая как белка и веселая как жаворонок. Бабушка всегда была ей рада и рассказывала ей что-нибудь смешное, потому что Кристла любила смеяться.

Кристла прибегала всегда только на одно словечко; охотник останавливался; мельник приходил на минутку; мельничиха же, если уж забиралась в Старое Белидло, то не иначе как с веретеном на посиделки; охотничиха приходила в гости и приносила с собой своего маленького ребенка; когда же жена управляющего удостаивала семью Прошка своим посещением, то пани Прошкова всегда говорила: «У нас нынче будут гости».

 При этом бабушка с детьми всегда уходила; она не способна была ненавидеть кого бы то ни было, но управляющиха ей не нравилась, потому что держала себя выше своего звания. В первое время, когда бабушка только что переехала к дочери и еще не познакомилась ни с домашнею жизнью, ни с окружающими людьми, пришла однажды управляющиха еще с двумя госпожами. Пани Прошковой не было в это время дома. Бабушка, следуя своему обыкновению, попросила гостей сесть, и принеся хлеб-соль, подала ее гостям с чистосердечною просьбой, чтобы важные барыни сами распорядились угощением. Важные барыни поблагодарили с презрительно вздернутыми носами и насмешливо переглянулись, как будто хотели сказать: «Ах ты простачка, за кого ты нас считаешь?» Войдя в комнату, пани Прошкова тотчас заметила, что бабушка поступила против обыкновения гостей, и по уходе их сказала матери, чтоб она таким госпожам не подавала хлеба, потому что они привыкли к иным вещам.

— Знаешь ли что, Терезка? — вскричала вспыхнувшая бабушка, — кто у меня не принимает хлеба-соли, тот не заслуживает и того, чтоб я ему подала стул! Но делай как хочешь, я ваших нововведений не понимаю.