Бабушка, Grand-mere, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков

Русско-японская война не оставила большого следа в памяти Анны. Кровавое воскресенье прошло рядом, отозвавшись грозным эхом. Не будучи сама свидетельницей этих событий, бабушка Анна рассказывала мне с чьих-то слов, что вот-де фабричные наелись в воскресенье пирогов и пошли орать: «Хлеба! Хлеба!» Когда объявили всеобщую забастовку почты и телеграфа, 24-е почтовое отделение, где работал Кирилл, было закрыто. Почтальоны болтались без дела, собирались кучками, толковали о каких-то требованиях. Всем заправляли агитаторы. Они составляли списки забастовщиков и выдавали деньги – по три рубля в день на человека. И вот среди этих агитаторов оказался младший брат Анны Васильевны – Михаил. Несколько лет назад он приехал из Сукова в Питер, и Кирилл пытался пристроить его в почтальоны. Но Михаил не выдержал испытательный срок, получил отказ и куда-то исчез, выбрав впоследствии «карьеру» агитатора. Кириллу было интересно послушать, о чем там вещают, но Анна его не пускала. Она опасалась, что начальство всех любопытных «возьмет на заметку». Она заставила мужа лечь в постель и даже тряпку положила ему на голову в виде компресса. Вдруг к ним в комнату ворвался разъяренный Михаил. Он кричал, что не даст своему шурину отлеживаться, когда решаются судьбы демократии, грозил облить его кислотой. Насилу Анна вытолкала своего брата: «Иди-иди! Не видишь: заболел мой муж. И не надо нам твоих трех рублей!» Лет через пятьдесят после этих событий я спрашивал бабушку Аню, откуда же брались эти деньги, кто раздавал такие щедрые пособия забастовщикам 1905 года и зачем. По словам бабушки, эти деньги давала сама царица-мать! Мария Феодоровна, дескать, устраивала забастовки, чтобы показать царствующей императрице Алисе, что ее советы мужу, царю-батюшке Николаю, к добру не ведут! Еще много чего любопытного рассказывала мне бабушка о вражде этих царственных особ и о прочих тайнах двора, но я, к сожалению, все позабыл. Помню, шла речь о покушениях на Николая II, о ванне, наполненной кислотой, которая должна была растворить его без остатка, о чудесном спасении с помощью верного адъютанта или столь же верной собаки.

Лето 1906 года, проведенное в Григоркове, запомнилось Анне Васильевне одним мистическим событием или явлением: над деревней пролетел ангел. Это случилось в июне, незадолго до рождения ее сына Павлика. Она сидела на скамеечке перед своим домом и вдруг увидела в небе белые развевающиеся одежды и промелькнувшее золото кудрей. Ангел, подумала Анна Васильевна, должно быть, спешил на освящение храма в новоустроенном женском монастыре, что «На камне». Там, в еловом лесу, над ручейком, на огромном гранитном валуне остался вдавленный женский следок, не иначе как самой Богородицы. Туда-то по дороге мимо Григоркова, от самого Весьегонска, сменяя друг друга, крестьяне окрестных деревень, с помощью длинных веревок, тянули большой колокол. После освящения звон этого колокола разносился вокруг на 12 верст и особенно хорошо был слышен по утрам, когда на некошеных лугах еще лежала роса.

Следующего ребенка, дочку Нюрочку, Анна Васильевна рожала в Питере, кажется, даже в родильном доме. Но обязательно на лето со всеми своими детьми она приезжала в Григорково. В деревне Анна Васильевна любила печь пироги и ватрушки. Лучший кусок пирога был предназначен свекру, деду Сергею. Весь седой, худой и высокий, он появлялся на пороге: «Слава те Господи, Нюша приехала!»

В деревне Анна Васильевна почти ни с кем не дружила, пожалуй, только с соседом Семеном, умным работящим мужиком, обремененным большим семейством. Вечно озабоченный, как накормить всех детей, он шутил: «А что, Анна, дать им брус мыла да посыпать его сахаром, ведь съедят!» Никто, правда, в деревне не голодал, а вот чай и сахар были для многих роскошью. Зная это, Анна Васильевна, завидев на улице знакомую бабушку-бобылку, всегда приветливо приглашала ее зайти. И та заходила, чтобы выпить «цашецку цайку – сердецко обзец».