Всё, что было вокруг - комната Раскопкиной, сама Раскопкина, окно и квадратный клочок мира в окне - всё это взмывало то в одну, то в другую сторону, и всё время проходило прямо через меня. Просто как через ворота, через калитку. Всё это я чувствовала где-то внутри себя - и чувствовала по-разному. Койка, на которой сидела Раскопкина, проходила, просачивалась с какой-то натугой, а мир в окне - наоборот, с лёгкостью, легко и прохладно, как даже не знаю что... как рисунок, акварель, если бы её можно было отделить от бумаги - просто льющиеся полупрозрачные цветные пятна...
И ещё. Не знаю, как это объяснить, но это было приятно, счастливо. Даже когда койка. Было ощущение, что всё на своих местах, хотя и непрерывно движется. И чувство, что я всё понимаю - каждую нитку на Раскопкинском халате, каждую пылинку на её коричневой тумбочке. Пылинка на тумбочке. Тумбочка в комнате. Комната пролетает сквозь меня как сквозь какой-то безумный, но счастливый КПП... Конечно, ничего похожего со мною никогда раньше не было.
Несколько раз я бросала взгляд на рамку, на маятник. Я видела его на своей руке так, как будто и рука, и он - где-то вдалеке, на экране. И они были неподвижны - рука и маятник. Верёвка свисала, шарик блестел. И не двигались. Только они и не двигались. Всё остальное качалось, летало, проходило и просачивалось. И только они стояли на месте. Как приколоченные...
... - Только не забирай, - опять попросила Раскопкина. И сказала, что это она коснулась шарика и всё остановила. Что сама бы я могла ещё несколько часов не остановить - или вообще никогда, если меня не трогать. Что я сорок минут так простояла.
Я была совершенно обалдевшая, как будто меня выдернули из глубокого сна... Или нет. Как будто меня из яркой, самой настоящей реальности выдернули в этот тусклый, не очень-то убедительный сон.
- И никому не говори! - ещё раз жалостливо попросила Раскопкина.
Я пообещала. Раскопкина хотела что-то сказать, но в дверь постучали. Это была Вера Георгиевна. Она меня, видите ли, заждалась, ей цветок надо пересадить...
Вот этот цветок меня и подвёл.
Когда мы выходили с Верой Георгиевной во дворик, за грунтом, встретили директоршу. Ей не понравился мой обалдевший вид, и она спросила, не случилось ли чего.
- Нет, - сказала я.
- Я про Соколовскую.