Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения

– Просто ей хотелось быть с молотком в руках на моем месте.

Эльса обхватила себя руками, дрожа от холода. Альф накинул ей на плечи скрипучую куртку. Эльса закуталась в нее поплотнее.

– Иногда мне хочется, чтобы кто-нибудь убил Сэма.

Альф молчал. Эльса смотрела на молоток.

– Ну… как бы убил. Я знаю, нельзя думать, будто кто-то заслуживает смерти. Но иногда я сомневаюсь, что такие, как он, заслуживают жизнь…

Альф перегнулся через перила:

– Это по-людски.

– По-людски – желать человеку смерти?

Альф спокойно покачал головой:

– По-людски – сомневаться.

Эльса зябко поежилась и плотнее закуталась в куртку. Ей так хотелось быть храброй.

– Я боюсь, – шепнула она.

– Я тоже, – сказал Альф.

Больше они об этом не говорили.

Дождавшись, пока все уснут, Эльса и Альф вывели ворса на улицу. Эльса знала, что мама видит их из окна. Женщина-полицейский тоже наверняка наблюдает за ними. Прячется где-то в темноте и сторожит – на ее месте должен был быть Волчье Сердце. Эльса старалась как следует разозлиться на Волчье Сердце за то, что его не было в нужный момент. За то, что он предал ее, хотя обещал защищать. Но у нее не получалось.

Эльса и Альф молчали. На дворе стояла ночь накануне сочельника, но какая-то очень странная. «Неслабая рождественская сказка», – подумала Эльса.

Когда они вернулись, Альф ни с того ни с сего остановился возле квартиры Бритт-Мари. Посмотрел на дверь – в последний раз. Эльса рассматривала гирлянду, которая впервые за долгие годы не пахла пиццей.

– А сколько лет детям Кента? – спросила Эльса.

– Да взрослые уже, – сердито сказал Альф.

– Тогда почему Бритт-Мари думает, что им нужны леденцы и комиксы?

– Бритт-Мари приглашает их каждый год. Но в последний раз они приходили, когда были детьми. И любили комиксы с леденцами.

Шаркающей походкой Альф поднялся наверх, Эльса пошла за ним, а ворс остался на месте. Эльса не сразу поняла почему, при всей своей сообразительности.

Два принца так любили принцессу Миплориса, так долго сражались за ее любовь, что возненавидели друг друга. Принцесса Миплориса, чье сокровище похитила ведьма, живет в королевстве скорби.

А вход в ее замок сторожит ворс – так в сказке и говорится.

28. Картошка

Эльса никогда не подслушивает. Она не из таких.

Тем утром она случайно оказалась на лестнице и услышала разговор Кента и Бритт-Мари. Не нарочно. Вообще-то она искала ворса. И шарф Гриффиндора. А дверь в квартиру Кента и Бритт-Мари была открыта. Оттуда дул холодный сквозняк, потому что Бритт-Мари проветривала костюм Кента. Так что Эльса подслушивать не собиралась. Но, простояв там некоторое время, она поняла, что если сейчас пройдет мимо их двери, то они увидят ее и решат, будто она стояла на лестнице и подслушивала. Поэтому Эльса решила остаться.

– Бритт-Мари!!! – судя по эху, крик Кента доносился из ванной. – Бритт-Мари!!! – продолжал орать Кент так, словно Бритт-Мари была где-то далеко.

– Что? – отозвалась Бритт-Мари, как будто стояла совсем рядом, а именно на пороге ванной.

– Где моя бритва, черт побери?! – снова заорал Кент, даже не извинившись.

– Во втором ящике.

– Зачем ты ее туда положила? Она всегда лежала в первом ящике!

– Она всегда была во втором ящике.

Послышался звук выдвигаемого ящика, немного погодя – жужжание бритвы. Но «спасибо» так и не прозвучало. Бритт-Мари вышла в коридор с костюмом Кента в руках и, перегнувшись за порог, стала счищать с рукава невидимые пылинки. Эльсу она не видела, во всяком случае, Эльсе так показалось. Значит, теперь придется и дальше тут стоять, как будто так и было задумано. Мало ли, может, она проверяла, не облупилась ли на перилах краска или что-то в этом духе. А подслушивать вовсе не собиралась. В общем, все сложно. Бритт-Мари вернулась в квартиру.

– Ты уже говорил с Давидом и Перниллой? – вежливо поинтересовалась она.

– Да-да-да, – отмахнулся Кент.

– Когда они придут?

– Черт их знает.

– Мне же надо планировать, что подать на стол, Кент.

– Да какая разница, решим, когда они придут.

– Самое подходящее время для ужина – шесть часов, – сказала Бритт-Мари, и по голосу было ясно, что она счищает пылинки с костюма.

– Да-да-да, где-то так они и придут – в шесть или в полседьмого, – ответил Кент так, будто ему все равно.

– Так в шесть или в полседьмого? – спросила Бритт-Мари, будто для нее это совсем не все равно.

– Господи, Бритт-Мари, какая, к чертовой матери, разница?

– Если разницы нет, то шесть часов – самое подходящее время, – тихо ответила Бритт-Мари.

– Да-да-да, они примерно так и придут.

– Ты сказал им, что ужин назначен на шесть?

– Мы всегда ужинаем ровно в шесть.

– Но ты сказал об этом Давиду и Пернилле?

– Мы ужинаем ровно в шесть с сотворения мира, об этом все знают.

– Разве это плохо?

– Нет-нет-нет. Шесть часов – в самый раз. Не придут так не придут, – ответил Кент, явно уверенный в том, что никто не придет.

– Я просто хочу собрать за столом всю семью, чтобы всем было весело, – строго сказала Бритт-Мари, и по голосу было слышно, что она в очередной раз счищает что-то с чего-то.

– Мне пора, у меня встреча с Германией, – сказал Кент, выходя из ванной.