Бабушки (сборник)

Но мы выбрали его. Вопрос, наверное, был предрешен. Это я теперь, оглядываясь в прошлое, стал понимать. Все-таки он был наследником Дестры, продолжал линию Рода, ЭнРода, Жестокого Кнута и Дестры. Решение вписывалось в общую схему, рисунок, словно мы следили за соблюдением какого-то внутреннего порядка. Мы избрали его, хотя и видели, что Дестра искренне просила нас выбрать лучшего. Но мы точно знали, что, по ее мнению, означает «лучший»: все эти годы она говорила нам об этом. Дестра часто рассказывала сказки о племенах и народах, которые, когда умирал их правитель, выбирали следующего голосованием, иногда бразды правления переходили к старшему сыну, время от времени — и к дочери (когда сыновей не было). Нет, мы не могли винить Дестру в том, что выбрали ДеРода. На самом деле он даже сам удивился, и мы поняли, что он не ждал, что мы остановимся на нем. И так этому обрадовался! А мы радовались его радости. Когда мы все почти единодушно сказали: «ДеРод», он весь засиял и как будто вырос, он развел руки в стороны, словно птица, расправляющая крылья перед взлетом. Потом он сделал несколько танцевальных движений, сначала потому, что это требовалось этикетом, потом уже как бы в шутку, он смеялся над самим собой, над своим восторгом. К его глазам подступили слезы. ДеРод обнял всех нас по очереди, а потом всех сразу вместе. Мы несколько секунд постояли, сбившись в кучу, обхватив друг друга руками, обнимаясь и смеясь, а в середине торжествующе вопил ДеРод. Потом он протолкнулся через круг и побежал, быстро и, как всегда, поразительно грациозно, к матери и поцеловал ее руку. Тут и мы вспомнили о Дестре, о том, что она ждала нашего выбора. Мы бы тоже хотели поцеловать ее руку, но было уже поздно. Ее уносили. Она тяжело дышала, резко и с пугающими звуками. Она не подала нам никакого знака, хотя мы ждали…

Помню, как мы все стояли и ждали, чувствуя ужасное разочарование. Хотя, может, еще и страх, что отказ Дестры признать наш выбор говорил о том, что она разочарована или даже зла. ДеРод в конце концов захлопал, запрыгал, как он любил делать, будто был младше, чем на самом деле, и сказал, что может распорядиться банкетом. Мы подумали: как это смешно, совсем не в стиле Дестры. И он закатил действительно большой праздник, на котором его объявили преемником Дестры. Мы пили вино, виноград для него к тому времени мы уже сами выращивали в Городах, все захмелели — и были, как никогда, счастливы! Я бы с радостью сказал, что чувствовал какую-то тяжесть на душе или дурные предзнаменования. Но если они и возникли на самом начальном этапе, я их подавил. ДеРод был так обходителен с нами в день празднования, так простодушен и, как мы все видели, благодарен! Этот день ознаменовал окончание нашего обучения: пятнадцать лет мы слушали, вникали и запоминали, готовились. А теперь, когда Дестра умрет, мы начнем на деле применять все то, что мы выучили.

Я сейчас вынужден оторваться от тех приятных воспоминаний и принять решение, что же делать. Я, по крайней мере, начал записывать — очень просто, коротко, но все же записывать — начало истории Двенадцати. Позднее, если время позволит, я дополню… хотя, может, и не успею: я не ожидал, что Кун, или Одиннадцатый, умрет. Но почему? Он был так же стар, как и я. Мне хотелось бы запечатлеть все роскошество сказок и историй, которое, похоже, будет утрачено. Как это получилось? Я прожил уже почти сто лет. И, по крайней мере, половину этого времени эти сказания и песни были на устах у всех. Но теперь их помнят только старики — к которым можно причислить уже и моего сына.

Что мне делать? Когда меня охватывали сомнения в прошлом, я шел домой к кому-нибудь из Двенадцати, либо приглашал их к себе. Я решил сходить на могилу, где лишь несколько дней назад мы похоронили Одиннадцатого. «Мы?» Присутствующие на похоронах не знали его, не знали нас, это были плакальщики, причитающие по умершему за деньги.