Бабушкин сундук

На хворост идет всякий наземный молодняк, боковые побеги, отрезанные концы веток. Туда же идет и все, что вырубается во рву, вокруг сада, ветки вербы, чересчур длинные плети шиповника, или ежевики. Приходится подрезать, а где — так и вырубать лишние стволы. Верба растет быстро, и за лето такие ветки вытягивает, что обязательно надо подрезать.

Один день отец ходил вдоль забора, выходившего на улицу и что-то объяснял Корнеичу. Тот все понятливо кивал головой, потом вывел вечером коня, и на нем уехал. На другое утро, было уже туманно, как обычно, в конце сентября, мы проснулись от какого-то необычного шума. Разобрали мы с Прабой только позже, что у нас весь наружный забор подпилен, повален и оттянут в сторону, а во двор едет огромная деревянная постройка, вроде длинной пивной, или сарая, с окнами, дверями, как есть. Тянет ее штук сорок лошадей, которых ведут, покрикивая — “Но! Но!..” мужики, их хозяева. Домина въехал и покатил прямо в сад, за службы, где было для него приготовлено место. Эффект был потрясающий! Сразу двор наполнился людьми. Сбежалась вся деревня. — “Что ж оно будет?.. Да они же за пятнадцать верстов пивную купили, да всю ее и перевезли!” А там — распоряжались Корнеич с отцом, и уже через час домина был аккуратно поднят и поставлен на “быки”, большие пни, а с улицы уже закрывали столбы и строили заново.

Я был в диком восторге, Праба басовито хохотала, а мама плакала: “И всегда вот так! И ничего же не сказал! Хоть бы посоветовался…” — “А зачем же советоваться?” — удивилась Праба. — “Ты его вовсе не понимаешь! Петя правильно сделал. Всё сам обдумал и сделал, а тебе — никаких хлопот. А то бы охала да ахала, да перечила бы!” Мать не сдавалась: “Никогда я ничего не знаю. Вот, так с этим доминой…” — “Да перестань ты, а то от слез раскиснешь!” — уговаривала Праба: “Делает, так и надо. Хозяин ведь!”

За завтраком родители об этом говорили, и отец тоже сказал: “А зачем тебе знать нужно было? И без тебя все как по линеечке вышло! Потом и не привык я. Ведь всегда, если что-либо хорошее придумаю, ты возражаешь!.. Перестань шуметь!.. Ведь это же для дела нужно. Теперь будет, где яблоки зимой держать. Раньше было всегда трудно с ними”.

— Тебе все равно! Ведь теперь вся округа, Николаевка, Раково, Змиево, Самарское, Донские Хутора, Шамшино — будут про тебя знать!

— Ну и что же? Будут знать, а мне того и надо, наниматься придут.

— Да ведь люди неведомо чего наплетут…

— А я так и испугался! Что я, девушка, что ли?

— Наверх, до начальства дойдет.

— Ну и пусть доходит. Мы никого не били, не грабили, только дом перевезли, да мужики, каждый по трешке заработал. В Америке и не то еще возят.

— Что мне Америка! То Америка, а то наша деревня, да и ты… Ты ведь поп все же? Неприлично духовному лицу такие “козлики” выкидывать.

Отец наконец рассердился:

— Ты что же? Ссоры ищешь? Дело сделано, ну и помолчи.

Тут Праба взяла маму под защиту: “Ну, ты, Петя, не того… как его… не кричи! Она, бедная, испугалась утром… Перестаньте!” — и увела маму в спальную.

Отец еще с месяц возился со своим приобретением, пока не устроил там полную чистоту, все перемыл, перекрасил, а что осталось без покраски, так песком и дресвой[71] натерли, что побелело. Зажгли особую печку, привезенную из города, поставили для влажности ведра воды. После этого домину наполнили яблоками. Некоторые из них выдержали даже до конца мая. Теперь и мать не возражала, и говорила: “Как увидела, сколько коней да мужиков, да еще домина во двор лезет!.. За сердце хватило! Думала, с ума отец сошел…”

Теперь работа пошла легче, потому что все яблоки можно было легко сортировать, и уже прямо на месте готовить ящики, а не таскать их то взад, то вперед.

Вспоминается мне, как привезли к нам доломитный камень для пяти-шести молодых яблонь. Народу было тоже, в этот день! Камень — целая гора! Перестарались итальяшки, как-то его и на русскую железную дорогу перегружали? И вот, долбят его мужики, бьют в щебень, целый день помахивают молотами. Потеха! Мать опять вздыхала про себя: “И нет у него, чтоб по-человечески! Все наровит, чтоб "с треском" шло!..”

Как раз приехала тетя Анна. Мать ей — не знаю чего наговорила, а Анна кинулась к Прабе:

— Ничего не понимаю! Давно это с ним?

— А что давно-то?

— Да вот, что дом чуть ли не с Кубани волоком припер… Теперь вот, камней, и эти дармоеды, по трешке в день, до конца света будут работать — “«тюк!» да "тюк!"” — Что же с ним такое?

— А!.. наконец-то поняла! Да ты сестры не слушай! Петя такой же как всегда, а мамаша наша всего боится — да “что люди скажут”, да “что начальство подумает?” — А мы же, слава Богу, у себя, на своей земле! Петя что хочет, то и делает, лишь бы людям зла не было!.. Да ты сходи в домину-то, и сама увидишь, нужное это было дело, или нет? Ведь плодовый сад у нас, а яблок хранить негде.

Тетя подцепила меня, и мы почти побежали к складу. Там царила чистота и был образцовый порядок. За столами сидели женщины и заворачивали яблоки в шелковую бумагу, другие в серебряную и укладывали в коробочки, на чистой вате.