Бабушкин внук и его братья

Я сидел — без вины виноватый. Чем я мог помочь? Привести домой юного беженца и сказать: «Можно он будет жить у нас?» Представляю круглые от ужаса мамины глаза: «Для начала он перезаразит нас чем только возможно! А потом унесет из квартиры последнее!» А отец? Пожмет плечами: «Мы не можем облагодетельствовать всех несчастных. Это дело государства». Даже бабушка и та, скорее всего, жалобно охнет: «Алик! Мы же и без того еле сводим концы с концами…»

Я нерешительно сказал:

— Ну, насчет «лечить» Ивка ведь обещал…

— Ты думаешь, этот мальчик говорил всерьез?

— Да. Ивка такой. Он зря не говорит… Может быть, мама его сумеет выхлопотать Арунасу медицинский полис. Это ведь уже будет документ. По нему можно, наверно, выписать и другие. Вы можете сказать всякому начальству, что Арунас ваш родственник и никого у него больше нет, потому что беженец…

— Сказать-то я могу… Я много чего могу. Кроме одного… Мне семьдесят второй год. В этом возрасте люди идут по жизни, как по минному полю. Сегодня есть человек, а завтра…

— Ну, зачем вы так! Прямо как моя бабушка… Иногда люди и до ста лет живут!

— Я, Саша, часовой мастер. Я умею слушать механизмы. Бывает, что часы останавливаются из-за отдельной поломки. А бывает, что у механизма общая усталость. Он состарился целиком. Заводишь его, а он через минуту останавливается. Толкнешь, он тикнет два раза, и опять тишина… Вот и я теперь такой же. Мой маятник ходит туда-сюда по инерции. Но в любой момент может случиться такое, когда ремонт уже бесполезен. И тогда что?.. Я могу завещать ребенку это убогое жилье, остатки коллекции, но куда он денется один? Кому они сейчас нужные такие? В этом обалдевшем от зла и равнодушия мире…

«В Озме…»

Я по-прежнему не знал, что сказать (а свернувшийся калачиком Арунас все так же бесшумно спал в кресле).

Геннадий Маркович с трудом поднялся с дивана.

— Саша… ну, ты, значит, еще зайдешь к нам, да? И твой брат…

— Брат?

— А разве Ивка не братишка твой? Вы так похожи… Не внешностью, а… внутренне, так сказать. Извини, если ошибся…

— Да нет, все правильно, — неожиданно сказал я. — Конечно, мы придем, Ивка же обещал. И я… Надо ведь и часы будет проверять… Если они остановятся, вы не думайте, что это плохая примета. Это значит, опять к вам пробрался Квасилий. Ему триста лет, а характер как у маленького…

И я заспешил домой.

Дома была паника.

— Где ты был?! Отвечай: где тебя носило? — Это мама.

— Оставьте женские эмоции. Вот он, жив и благополучен, и со спокойной совестью… — Это папа. Сдержанно, однако с облегчением в душе (я же вижу).

А бабушка:

— Тебе не стыдно? Сказал, что пойдешь к Вячику, не показал у него носа и пропал до вечера!

— Ба-а… Мы с Ивкой ездили на кладбище.

— Что?.. Ну, допустим… Ну, я понимаю… А разве нельзя было позвонить откуда-нибудь из автомата?

— У меня же ни жетона, ни денег…

Отец сказал, что за такое время можно было съездить не только на городское кладбище, но даже на Новодевичье в матушке-столице. И пошел из кухни.

— Ба-а! Ивкина мама и Соня послезавтра уезжают к Мите, а потом еще в Нижний. А на Ивку не хватило денег, его оставляют почти одного. Ну, с соседкой. Пусть он лучше поживет у нас, а? — Это было главное, что я хотел сказать.

Бабушка и мама посмотрели друг на друга. Отец остановился в дверях.

— По-моему, здесь нет вопроса, — суховато сказала мама. — Как можно оставлять ребенка одного? Или даже с соседкой. У соседки наверняка хватает своих проблем…

— Я сейчас же позвоню Стоковым, — решила бабушка.

— У них же телефон не работает! Я завтра съезжу сам.

— Телефон работает. Я уже звонила им, когда разыскивала тебя… по всему городу. Ивкина мама, к сожалению, не знала, что ты укатил вместе с ним…

Я чувствовал, что отец смотрит на меня. И поэтому глядел на телевизор. На экране опять за кем-то гонялись, в кого-то стреляли. Отец сказал:

— Видимо, твое решение не ехать с нами окрепло окончательно?

— Не могу же я оставить Ивку…

— Я был бы счастлив, если бы дело было только в Ивке, — устало проговорил он.

Я промолчал. И правильно. Не хватало еще поссориться снова.

РЕЛЬСЫ МЁБИУСА

Перед ужином пришел к нам Вячик. Надутый. Спросил, где я гулял целый день.

Я рассказал про встречу с Ивкой, и про Арунаса, и про поход на кладбище.

Вячик насупился еще больше:

— Не мог, что ли, предупредить, куда пропадаешь?

— Я же не знал, что так получится!

Вячик подумал и сообщил с тайным злорадством:

— Настя сказала, что ты бессовестный.

— И давно она сделала такое открытие?

— Сегодня. Потому что ты к ней не зашел.

— Она же сегодня собиралась быть в своем мягкоигрушечном кружке.

— Не весь же день. Думала, к вечеру заглянешь.

— Ну, вот такой я… совершенно отрицательный. — И дернуло меня за язык: — А вы с Настенькой, по-моему, и без меня не скучали…

Вячик Вальдштейн оч-чень внимательно посмотрел на меня. Своими глазами мандаринового цвета. Потом сложил колечком большой и указательный палец — словно держал в них крошечную букашку:

— Вот ни на столечко ни хочу я с тобой ссориться. Понял?

— Понял… — Я виновато засопел. — А я, что ли, хочу? Сами на меня… со всех сторон…