Бабушкин внук и его братья

Застеклянскую улицу пересекал ручей, впадавший в Стеклянку. Мы прошли через горбатый бревенчатый мост. Николка шел рядом со мной. Я шепотом сказал ему:

– Мост – это книга со сказкой про Снежную королеву. А еще – старый самолет, забытый на краю заросшего аэродрома. Да?

Он ничего не ответил. Но глянул опять с лукавинкой.

– Завтра снова пойдем туда, – сказал я ребятам. – Правильно?

Однако оказалось, что завтра Арбуз и Николка не могут. И послезавтра не могут. Уезжают на свой загородный участок. А Вячик сказал, что его дома съедят заживо, если не поможет матери со стиркой.

– А у нас в кружке заключительное занятие перед летним перерывом, – заявила Настя.

– Ну, тогда через два дня! Только обязательно!

И все согласились, что да, обязательно. А Настя вдруг сказала:

– Вы знаете, что синьор Алессандро сочиняет для театра новую сказку?

– Ты откуда знаешь? – изумился я. Настя почти не бывала в театре Демида. Разве что на спектаклях.

– От Маргариты. Она недавно стала заведовать нашим кружком мягкой игрушки. Вместо прежней руководительницы, та в декретный отпуск ушла… Маргарита зовет меня помогать ей готовить костюмы для нового спектакля.

Это было здорово!

Настя вдруг взглянула на меня с какой-то осторожностью.

– А ты не уедешь в Подмосковье с родителями?

Я в этот миг совсем твердо решил, что не уеду.

А на следующее утро я из-за этого крупно поспорил с отцом.

Я понимал: он думает, будто я не хочу ехать, потому что не желаю встречаться с Алексеем. Ревную, мол, отца к старшему сыну. А я – ничего подобного. Мне хотелось с ним встретиться. Может, и подружились бы. Но еще больше мне хотелось быть летом с ребятами. Особенно после открытий в Завязанной роще. Но ведь не объяснишь отцу, какой там таинственный мир. Скажет – бред подросткового воображения.

– Если я не хочу расставаться с друзьями, что тут такого?

– Ну да, – с нарочитой грустью кивнул отец. – Друзья, они бывают ближе брата. Братья – они ведь такие, какие есть, а друзей мы выбираем сами…

Тогда я сказал, что есть еще одна причина: не хочу оставлять бабушку одну.

Бабушка возразила:

– Я не одна, мы постоянно бываем с Надеждой Петровной, помогаем друг другу.

Надежда Петровна – это женщина из соседней квартиры, бабушкина ровесница.

«Не можешь меня защитить, да?» – глазами упрекнул я бабушку. Но бабушка отвела глаза. Она не хотела быть причиной моей ссоры с родителями.

Тогда я сказал отцу в упор:

– Десять лет скрывали от меня, что есть брат, а теперь вдруг срочно понадобилось: знакомься без разговоров! А у меня своя жизнь. Не поеду, и все! Насильно, что ли, потащите?

Я знал – насильно не потащат. Но отец впервые откровенно вспылил и, уходя на работу, грохнул дверью. Мама ушла за ним, на меня не взглянула.

Тогда я тоже ушел из дома. Нет, не демонстративно, без хлопанья дверью. Просто сказал:

– Бабушка, я к Вячику.

Но к Вячику я не пошел. Плохо мне было, одиноко. Я дошагал до трамвайной остановки и поехал. Сам не зная куда.

ФУТЛЯР ОТ ВИОЛОНЧЕЛИ

В кармане у меня нашелся неиспользованный трамвайный билет. Вот и хорошо, не надо бояться контролеров. Я щелкнул компостером. Приткнулся к стенке задней площадки, у открытого окошка. В вагоне было тесно, в спину упирались чьи-то локти, зато снаружи – ветерок.

Я не обращал внимания ни на тряску старого вагона, ни на твердые чужие локти. Смотрел на пробегавшую назад улицу и думал: почему на свете все так плохо?

Вернее, не все, но очень многое.

Ладно, я понимаю, что окружающий мир – это Озм. Но не все же подряд принадлежит Озму! Уж отец-то ему никак не должен принадлежать! Почему же и с ним нет у меня согласия?

Я, наверно, сам виноват…

Ну да, я сам виноват! Если не всегда, то часто. Но он-то… Уж лучше бы наорал на меня, а потом пожалел… А то ведь как чужой…

Может, обидно ему, что у него такой сын?

Но постепенно эти мысли делались более спокойными. Отстраненными. Может быть, от равномерной тряски. А может быть, оттого, что улицы были зеленые и веселые. По стеклам киосков пробегали солнечные вспышки. Над заборами доцветала сирень.

А куда же я еду? Скоро Центральное кольцо. Вот уже остановка «Гусевский рынок»…

Вдоль бетонной решетки, что отделяет рыночный павильон от тротуара, шагал светловолосый пацаненок, толкал перед собой сумку-тележку.

– Ивка!

Я растолкал неподатливых пассажиров, успел выскочить в зашипевшую дверь.

– Ивка, подожди!

Я узнал его по прошлогодней летней одежонке – слегка полинялой, но все еще яркой.

Ивка обернулся, заулыбался мне навстречу – как солнышки и луны на его лиловой рубашке.

– Саша…

– Ивка… Ты что тут делаешь? Хозяйственные закупки, да?

Он объяснил деловито:

– Мама деньги дала на рассаду. Здесь дешевле, чем в других местах. Ну, я и купил… Бархатцы, многолетнюю ромашку. А теперь – на кладбище…

– К нему?

Ивка то ли кивнул, то ли просто голову опустил.

– Один? – тихо спросил я.

– Мама занята. У нее опять сборы в дорогу. В Москву…

«А ты не боишься?» – чуть не спросил я. Прикусил язык. Не все же такие трусы, как я. А уж Ивка – тем более. Он пережил такое, что ему не до кладбищенских страхов.

– А в Москву вы зачем собираетесь? Митю выписывают, да?