Бабушкин внук и его братья

Вот и сегодняшний вечер оказался почти сказочный. Эти переулки в сумерках, заросли, журчание воды под мостами, рыскливые кошки, жёлтые окна… И театр Демида, похожий на кладовую вещей из разных волшебных историй… И даже в тревоге за Николку была приключенческая напряжённость. Как в моих некоторых снах, когда я кого-то ищу, догоняю в запутанных улицах таинственного города.

Эти сны обычно обрывались на середине. А нынешняя сказка раскрутилась до конца. И конец оказался счастливый…

Я вспомнил, как вёз на раме малыша Николку и как волосы его пахли скошенной травой. И как он спросил:

«А ты знаешь, что этот забор на самом деле поезд?»

Я не удивился Николкиному вопросу. Понял, что Николке известны странности мира так же, как и мне.

Эти странности я называл словом, которое придумал давным-давно: «Многоразность».

Ещё в дошкольные годы я стал понимать, что у одной и той же вещи может быть множество видов и свойств.

Я знал, например, что переднее колесо у велосипеда рыжего мальчишки Вадика — колесо только в здешнем, ближайшем мире. А в соседнем оно — круговертящаяся толпа на рыночной площади. А ещё — плоская спиральная галактика в чудовищно отдалённом космосе (отдалённом и в то же время очень близком — рукой можно дотянуться).

Мне было понятно и то, что фильм «Золушка» — это ещё и серебряный шар на новогодней ёлке, и поросшая жёлтыми одуванчиками поляна за гаражами, и серебристый купол городского цирка… А тополиная аллея недалеко от гимназии была ещё коробкой цветных карандашей в ранце незнакомой девочки и большим, с побитой зелёной эмалью чайником на кухне бабушкиной знакомой тёти Риты…

Можно сказать, конечно, что всё это чушь и бред. Это, мол, самые разные вещи, нет между ними никакой связи. Но я-то знал, что есть. В каждой вещи скрыто ядро, её сущность, обросшая множеством свойств. И эти свойства в разных мирах проявляются в совершенно разных, неожиданных формах. А то, что миров множество, что вселенная многослойна, как толстая книга, я тоже ощущал с давних пор. А теперь об этом и учёные говорят…

Я знал, что если попаду в другой мир, могу узнать в афишной тумбе свои старые ботинки, а в летящем над крышами самолёте домашнее задание по математике…

Когда рыжий Вадик влепился на велике в гараж и в колесе полетели спицы, рынок на площади прикрыли и перенесли за город. А что там стало с далёкой галактикой, не знаю. Надеюсь, что обошлось. В конце концов, колесо-то Вадик починил…

А когда мы нынче вечером катили вдоль забора, где-то мчались на велосипедах (или на конях) мальчишки вдоль стоящего у перрона поезда с квадратами освещённых окон. Может быть, им нужно было успеть заскочить в вагон, чтобы куда-то не опоздать. Чтобы в дальнем мире не оборвалась важная взаимосвязь…

Я понимал, что говорить с другими про такое — себе дороже. Отец скажет, что надо вовремя ложиться спать. Мама, чего доброго, поведёт в поликлинику: нет ли у сына какого-нибудь синдрома? Бабушка… даже она лишь покивает и погладит по голове: детские фантазии.

Настя и Вячик — они хорошие люди, но… Настя по доброте душевной просто сделает вид, что поняла. А Вячик, чего доброго, отпустит шуточку. В нём иногда пробивалось этакое ехидство.

А вот Николка… Нет, говорить с ним я не собирался. Он скорее всего и сам не понимал, что чувствовал. Но передо мной словно зажглась в темноте светлая точка. Не злая, не горящая, а хорошая такая искорка. Значит, есть линия…

В летнем лагере инструктор Володя как-то завёл с несколькими «поповичами» научную беседу. Это была смесь геометрии с рассуждением о тайнах пространств.

«Возьмём в пространстве точку. Через неё можно провести бесконечное множество линий. Правда ведь? Но как быть, если среди этих линий вам надо найти одну? Ту, в которой скрыта важная для вас истина! Это в миллион раз труднее, чем отыскать иголку в стоге сена… Но вот в пространстве появляется ещё одна точка. С теми же свойствами, что и ваша. Понятная вам, просто родная. И через две точки — через вашу и через ту — можно провести лишь одну-единственную линию! Она-то и будет той, что вы ищете. Безошибочной…»

Между мной и Николкой протянулась линия истины. Той, что «многоразность» существует во вселенной на самом деле.

Мне стало жутковато и… как-то очень просторно. Из окна, с высоты, были видны таинственные переулки. Блестела сквозь деревья Стеклянка. Я посидел ещё, подышал поглубже, чтобы успокоиться. Подмигнул луне и перебрался на постель.

…И опять снился мне запутанный город с фонариками. Прямо по улицам бежали бесшумные поезда. Они как бы скользили с одного прозрачного этажа на другой. Сквозь этажи разных пространств прорастало круглое здание с разноцветными окнами. На выпуклой крыше здания сидела деревянная сова. На крыше и в то же время у меня на локте. Это была не только сова, но и вопрос: «А что, если точек не две, а много? Значит, линия будет не одна?»

Проснулся я вялый. Даже не сам проснулся, бабушка растолкала: «Сколько можно валяться…»

— Ба-а… Во мне какая-то разжиженность…

— Сходи куда следует, не будет разжиженности.

Ну вот. Культурный человек…