Бабушкина внучка

— Мама, — сказал он взволнованно сидящей тут же Наталье Федоровне, — скажи, как воспитывать женщину?

— Любить надо, — кротко ответила мать.

Но этот ответ не удовлетворил Юрия.

«Любить!.. — думал он грустно. — Ее любили… и что же? только замучили»…

Наталья Федоровна давно ушла, а Юрий остался сидеть, погруженный в думы:

«Убивать в человеке зверя… Нет, — не убивать — подчинять его духу… Так с детства — тогда хорошо».

Девочка, с тем же озабоченным видом, укладывала песок, высыпала из формочек и украшала его тогда пучками зеленой травы, лежащей у нее в платьице.

Солнце ласково золотило ее головку…

* * *

Прошел год. В огромных залах Академии Художеств по целым дням шумно разгуливала пестрая, оживленная толпа. Выставка была в полном разгаре. Большие, средние и малые полотна, разукрашенные рамами, глядели со стен.

Около очень большого размера картины густою массой постоянно теснилась публика. Раздавались громкие похвалы.

Художник, известный когда-то мастерским изображением натуры и пять лет уже отсутствовавший на выставках, — появился снова, с другим совсем направлением, и снова заставил говорить о себе.

В углу картины, возле самой рамы, размашистым почерком значилось: Антонин Гремячий.

С полотна глядели загадочные, лучистые, проникновенные глаза Ненси. Но только изменен был первоначальный план.

Среди волн прозрачного воздуха, вся залитая неизвестно откуда льющимся светом, окутанная похожим на серый туман плащом, с длинными, падающими по плечам волосами — стояла золотокудрая женщина… строгая… Картина называлась «Вечность»…

Н. Анненкова-Бернар.

«Вестник Европы», №№ 4–6, 1902