Бабы

В эту ночь Иринье приснился замечательный сон. Ей виделось, что ее Власа выдавали замуж, и она очень удивлялась, как это мужика выдают замуж. Потом, когда его отдали, она жалела о нем и горько плакала во сне, так горько, что вся подушка ее оказалась смоченной слезами. Когда она проснулась, то сердце ее больно заныло. А что, если в самом деле она его как-нибудь потеряет? Что ей тогда делать? Он один у ней надежда и опора, поилец и кормилец всей семьи; без него она пропадет, как червяк. Сердце ее не утихало; мысли ее становились черней; все перед ней возникало в туманном, тяжелом и безотрадном свете. И только, когда ей пришло в голову, куда он денется, в мыслях у ней слегка просветлело. Она обругала себя лутонюшкой и стала думать, что ей нечего тужить. Власу пока деваться некуда: ни в солдаты, ни в ратники ему уж не идти, и она совсем было уж разогнала окутывавшую и давившую ее тяжесть, навеянную сном, но тут ей представилась работница. "Вот кто может угрожать ей! Отобьется Влас от нее, и тогда его веревками не притянешь".

И растаявшее было чувство уныния опять поднялось.

"А нешто это не может быть? Эна, он уж как стал на нее поглядывать, дальше да больше, распалится его сердце, а ей что ж? Она вольный казак; над ней набольшого теперь нет… Вот придет покос, другая работа -- все вдвоем, все вместе, все будет ихнее… И как это меня шут натолкнул на эту работницу, словно другой негде было взять; где у меня голова-то была?.."

С каждым днем она делалась угрюмее. На Власа с Сидорой она глядела исподлобья; нередко, при взгляде на работницу, в ее глазах вспыхивал враждебный огонек.

Однажды, во время сева, когда Влас и Сидора утром отправились в поле, Иринья спросила:

– - Завтракать-то туда, что ль, приносить-то или домой приедете?

– - Когда ж нам разъезжать, знамо туда, -- сказал Влас.

– - А где будете пахать-то?

– - На дорожном огорке, а ежели там спашем, приходи к лесу.

Иринье показались ненавистными все ее домашние работы. Ненависть ее стала еще жгучей, когда она вспомнила., как, бывало, за каждым следом шла за Власом, как они всюду были в паре, этот обед в поле, отдых где-нибудь под кустом, а теперь это миновалось для нее; пользуется этим незнамо кто, а она сиди дома, Ерема, точи веретена.

Яровой сев был кончен. Ранние овсы взошли так, что в них мог спрятаться цыпленок. Выкинули листочки льны. Рожь давно выколосилась, и на ней висели светло-зеленые сережки цвета. От легкого ветерка над ржаными полосами поднималась пыль, и ребятишки, не понимая этого, в недоумении спрашивали: что это? Полевой работы не было до навозницы, а навозница должна была наступить не раньше как через две недели.

Пользуясь свободным временем, в Хохлове разделили поляну березняку на дрова. На другой день после дележки Влас стал собираться рубить березняк. Он предполагал взять с собой и Сидору, но Иринья запротестовала:

– - Что ж ты Сидору возьмешь, а с кем я буду гряды поливать, лук полоть? Возьми вон Мишутку.

– - А что я с Мишуткой там сделаю?

– - Ну, а я тут одна что сделаю?

– - Как же матушка, бывало, оставалась и управлялась?

– - Как она управлялась-то, знаем мы это; от того-то, бывало, одно выгорит, другое зарастет.

– - Будет грешить, у ней все чередом шло.

– - Чередом, когда, бывало, урвешься да пособишь ей. В одной избе сколько долов!

Власа это раздражало.

– - Ты уж дела стала считать, как же постарше-то тебя управляются?..

– - И я немолода: молодая-то, та с тобой во всякий след ходит, а я уж на старушечье место поступила.

В голосе Ириньи зазвучали слезы. Влас с недоумением глядел на нее.

– - Кабы я на ее месте-то была, я бы, може, не так летала: там одно дело, а у меня сотни, все их управь, ко всякому поспей; легко ей краску-то, наводить.

– - Да чего ты локочешь-то, полоумная, образумься!..

– - Я знаю чего; тебе уж жалко с нею расстаться. Жена тут, как лошадь, вези, а он с ней пойдет.

Иринья больше не могла сдержать себя и расплакалась.

– - А чтоб тебе типун на язык, окаянной! -- крикнул Влас, плюнул и вышел из избы.

VII

Лесок, где разделили дрова, находился за полем и был раскинут на небольшом огорке. С этого огорка открывался красивый вид на село, на ближайшие деревни, на пестревшую такими же лесами даль. Прежде Влас, особенно в середине лета, когда поспевали грибы, любил ходить в этот лес. Теперь лесок был красивее, чем летом: свежая листва была еще ярко-зеленою. В траве горели разноцветными головками цветы. Носились в воздухе птички, хохловская колокольня резко белела в синеве воздуха, и совсем на горизонте, на юго-востоке и к западу, виднелись еще две колокольни.