Идти туда не хотел. Вовсе не из-за нелюбви к предмету, как раз наоборот — в школьной программе История была одним из моих безусловных фаворитов, а учительницу я на самом деле уважал, в отличие от многих. Вот в ней, собственно, и была проблема… Я просто знал, что через несколько лет она умрёт от рака. И сейчас идти к ней в класс сейчас казалось чем-то сродни эксгумации чужой могилы. Разумом я понимал, что тут, в этой реальности, в этом сне, или в этом времени, всё не так, всё пока хорошо. Но со своим похоронным настроением и нежеланием трогать то, что трогать не надо, ничего поделать не мог…
Отправился гулять по этажам, больше бесцельно и пытаясь погрузиться в себя. Это получалось не очень, носящиеся туда-сюда и орущие дети постоянно вырывали из раздумий. Из-за ора и гама, который стоял всюду вокруг, начала болеть голова, и я уже думал, не выйти ли на улицу «покурить», когда вдруг у женского туалета мне явилось очередное прекрасное видение, тоже, как и «моя» Наташа, из параллельного класса.
Байкерша. Сколько всего в этом слове! Сколько воспоминаний и ассоциаций! Здоровенная, отвязная бабища, вечно щеголяющая в кожаных штанах и футболке с «Арией». Чем-то она отдалённо походила на мою паладишну Свету, конечно, с поправкой на то, что Света стройная, красивая и совсем не толстая. Но, тем не менее, пройти мимо такого артефакта прошлого я не мог!
— Эй, «Ария»!
— Чо?
— На плечо! Хошь страшную тайну?
— Какую?
— Как я тебе скажу, какую, не рассказав её? Говорю же, страшную!
— Ну!
— Гну! — и я напел ту убожественную рекламу «ментоса», родом из девяностых, которая «свежесть жизня вместе с ментос». — Знаешь, кто это пел?
— Кто?
— Вот этот чувак, — ткнул пальцем в футболку, как раз там, где нарисован вокалист этой самой Арии. Конечно же, ткнул ему в лицо, и, конечно же, под лицом была грудь байкерши.
— Эй, руки!
— Да я чего, я ничего. Показал просто. Как тебя зовут-то?
— Света.
— Ого. И ты Света!
— Что значит «и ты»?
— То, что везёт мне на вас. Хочешь, поцелую?
— Чо?!!
Не дожидаясь отрицательного ответа, быстро чмокнул кожаное чудовище в губы, и тут же дал дёру, смахнув сообщение о закрытии поцелуйного квеста — ну наконец-то! Что характерно, лишь в последний момент удалось увернуться от тянущихся ко мне рук, и я был очень рад этому. Проверять, что байкерша хотела этими руками сделать — притянуть меня к себе для продолжения, или озвездюлить — не имелось ну совсем никакого желания.
Убегая от преследующего вопля, я на всём ходу налетел на математичку. Сделал это с особым цинизмом — когда понял, кто передо мной, даже не стал тормозить, а наоборот прибавил ходу. Будто случайно задев рукой её грудь и на ходу крикнув что-то извиняющееся, пронёсся мимо. Уже заворачивая на лестницу, подумал, что находить пробелмы на ровном месте — то, что умею лучше всего. Если и эту выходку спустят с рук… Удивлюсь сильно. И это, когда надо бы сидеть тихо и сосредоточиться на захвате мирового господства!.. Ну или, хотя бы, маленького местного!
На историю я пришёл к самому началу. Подходя к классу, взял себя в руки и почти успокоился. Смотреть на ещё живую любимую учительницу оказалось тяжело, даже тяжелее, чем я ожидал. Сев, отвернулся к окну, чтобы никто не заметил слёзы на глазах. К счастью, со слабостью удалось справиться довольно быстро, и я избежал ненужных вопросов.
До конца урока примерял в голове одну идею за другой, как можно помочь или предотвратить неизбежное, или, если не получится, хотя бы максимально облегчить всё это. К сожалению, информации у меня было до неприличного мало, я даже не в курсе был, лечится ли она уже и знает ли вообще про свой недуг.
Всё, что надумал, сводилось к анонимному подбрасыванию денег или к проплачиванию какого-нибудь хорошего доктора. Но все эти варианты казались слишком сырыми и пока не нравилсь. Успокаивало только то, что время пока, вроде, ещё есть.
Если же закрыть глаза на все эти мысли и подавленное настроение, сам урок доставил немалое удовольствие — как и всегда, впрочем. Разбирали первую мировую, и пусть нового я не узнал, но освежил знания в памяти и буквально получил некий импульс, переносящий в прошлое, во времена, отстоящие от нынешних вроде бы и не так уж сильно — на какую-то сотню лет — но которые отличались настолько разительно, что некоторые вещи сейчас просто невозможно представить, как реальность. Тогда были другие люди, другая реальность, попросту — другое время… Всё тогдашнее кажется таким наивным, простым, не развитым, будто цивилизация тогда была ещё только ребёнком. И кстати ни разу не уверен, что с тех пор она заметно повзрослела. Максимум, из четырёхлетнего превратилась в шестилетнего, или что-то такого рода. Но даже до подросткового возраста, этому миру ещё расти и расти!