Багамарама

«Ближайший чартер вылетает в субботу днем, раньше ничего не нашлось. Спешу тебя порадовать: полетишь с Чарли Каллаханом. В три часа он с нетерпением ждет тебя на аэродроме. Даже пригрозил переименовать свою фирму в „Зак авиа“. Это в честь тебя, улавливаешь? Ты, наверное, покатываешься со смеху».

Ну, не в прямом, конечно, смысле, но да. Так и думал, что Чарли какую-нибудь хохму отчудит.

«Поселимся в „Альбери-Бич“ — я уже все устроила. Помнишь наш домик на холме с изгородью, увитой диким виноградом? В спальне без тебя сиротливо и кровать слишком широкая. Лежу под сеткой от комаров и представляю, как было бы здорово… Хотя ладно, мало ли о чем я тут мечтаю. Одно скажу: ты — главное действующее лицо. Знаешь, а кроватка у нас очень даже ничего. Ты прилетай поскорее. Целую…»

Я сложил письмо, сунул в конверт. Достал стопку сотенных купюр, пересчитал: двадцать. И еще здесь лежал клочок бумаги, на котором Барбара торопливо нацарапала:

«С водителем я расплатилась. Довезет тебя до самого аэропорта. А деньги — прах; трать, не жалей».

Тут меня неприятно кольнуло — пожалуй, впервые за долгие месяцы. Что написать в графе «профессия», если придется заполнить анкету или декларацию? Пока что я, выходит, жиголо. Сунув деньги в карман джинсов, я откинулся на пышном диване и попытался загнать хандру куда подальше.

Был у нас в Бейпойнте специальный психолог для у́рок, который помогал справиться с трудными моментами. В принципе форсированный курс «адаптационной подготовки заключенных», этакий цикл личных встреч и душещипательных бесед, был рассчитан как раз на то, чтобы искоренить у заключенного подобные комплексы и научить нас, как не потеряться, вновь оказавшись во внешней среде. Пожалуй, зря я забил на его сеансы — может, и вышло бы что путное. Просто, помню, пришел я к нашему психотерапевту, и этот зеленый мальчик — дай Бог, полгода, как из колледжа, — принялся грузить меня умными понятиями. Искренне желая своему подопечному добра, он пытался взрастить у меня «чувство собственного достоинства», помочь обрести «жизненные принципы, личные цели и убеждения» и привить «уважение к моральным ценностям». Иначе говоря, читай по губам: «Зак, ты паршивец и поступил паршиво, но если пообещаешь стать хорошим человеком и вести себя как следует, то не пожалеешь. Жизнь — такая клевая штука». А поскольку я исповедовал старейшую зэковскую истину: «я невиновен» (что действительно было так), — то решил не строить из себя лицемера и, пару минут послушав детский лепет нашего «мудрилы», попрощался и вышел. Только меня там и видели.

Эх, вот бы его сюда — мне эмоциональная поддержка ой как не помешала бы, будь я стократ неповинен в инциденте, стоившем мне двух лет жизни. Правосудие вынесло свой вердикт. Значит, так тому и быть. Захари Тейлор Частин попал в черные списки, срок ему пришили белыми нитками, и приговор обжалованию не подлежит. Я бывший зэк, без денег, без работы и перспектив на ближайшее будущее. Да и, пожалуй, не только на ближайшее. Хоть садись на тротуар да милостыню проси.

Что это на меня нашло, в конце-то концов! Качу себе в лимузине на Багамы, где меня ждет женщина, любимая и любящая, да еще в кармане — два косаря. Нет уж, воистину пора менять установки: жизнь — клевая штука…

Глава 4

Через час Чип опустил ширму из оргстекла, отделяющую его от салона, и сообщил, что пора заправиться. Притормозил у магазинчика «7—11». Народу тут было тьма-тьмущая, так что пришлось занять очередь и подождать. Во Флориду отовсюду стекались отдыхающие: здесь стояли машины с номерами самых разных штатов, с закрепленными на крышах шезлонгами и велосипедами. Тут были и работяги в пикапах со стремянками и козлами для пилки дров в кузовах, и пожилые пары на стареньких «крайслерах». Старики, выйдя из машины, тряпочкой смахивали налипших на лобовое стекло жучков и никак не могли разобраться, «куда, черт побери, совать этот новомодный пистолет». Но вот подошла и наша очередь. Чип залил в лимузин двадцать четыре галлона и направился в уборную. Я вылез из машины и потянулся.