Багатур

– Ага! – прокатилось по толпе. – Понятно, цего там… Ясно дело!

– Ну, раз ясно, тогда вперёд.

Первыми на пути новиков попались свои же новгородцы – человек двадцать здоровяков увлечённо громили лавку, мечами раздирая тюки, секирами вскрывая сундуки.

Сам купец в отчаянии метался вокруг, всплескивая руками и упрашивая налётчиков оставить ему хоть что-нибудь. Новгородцы хохотали в ответ и добродушно отмахивались от назойливого киевлянина, продолжая делить ценные вещи.

– Не трогать! – гаркнул Олег, подъезжая и кладя руку на меч.

Здоровяки, те из них, кто располагался ближе к дверям лавки, остолбенели. Иные же, из тех, кто забрался поглубже, не слыхали ничего, поглощенные изыманием чужого добра.

– Глянь-ко, Фрол! – доносились их глухие голоса. – Никак, сукно… Доброе!

Новгородец, что стоял в дверях, с кудрявенькой бородкой и перебитым носом, оглянулся на Фрола. Снова оборотился к Сухову, растягивая рот до ушей, словно в предвкушении скорой веселухи. На шее у него болталась целая связка лисьих да куньих мехов, а за полурасстёгнутый панцирь была напихана бухарская хлопчатая зендянь – лазоревая, с белыми цветами.

– А эт-то цто тако? – вопросил он гнусаво. – Цто эт-то за лёв-звирь выискался, рыкает на нас? Да страшно-то как, я аж убоялси!

Из лавки стали выглядывать прочие любители поживы, и купец, поозиравшись, бросился к Олегу, на колени пал.

– Убереги! – взвыл он. – Последнего лишают!

– Замолкни, купечь! – прикрикнул на него здоровяк.

– Княжье дело! – провозгласил Сухов. – Ярослав Всеволодович приказал местных не обижать. Ну-ка, вернули всё на место, и марш отсюда!

Новгородцы переглянулись и загоготали – от души, радуясь силе своей, здоровью крепкому, воле и скорому развлечению.

– Слышь-ко, – заговорил с угрозой ополченец с перебитым носом, – мотай отседова, а то допросиссе!

– Слышь, гугнявый, – ответил ему в тон Олег, – ты вон зендянцу хапнул, а заплатил ли?

Вой оскорбился и потянулся за мечом.

– Олфоромей, – негромко сказал Сухов, и в тот же миг тупая стрела ударила новгородца в шею, рассекая кожу до крови и вырубая добра молодца на счёт «раз». Гугнявый, где стоял, там и упал, выстелился на пороге. Товарищи его растерялись сперва, а в следующее мгновение поперли, памятуя, что штурм и натиск – средство посерьёзнее ума-разума.

Олег не страгивал коня с места, не слезал с седла, даже меч свой не выхватил. А вот новики выстроились вокруг, в несколько рядов, и только приказа ждали, наложив стрелы, готовясь растянуть тетивы.

– Взялись! – рявкнул Сухов.

Десятки стрел пропели, втыкаясь новгородцам в руки и ноги. Вои спотыкались и падали, летели кувырком по грязному снегу, роняли оружие, сталкивались друг с другом. Лишь один, самый быстрый, самый вёрткий, добрался-таки до Юрка, робкого, тишайшего мужичка, и всадил в того меч.

– Юрко! – взвыл Олфоромей, бросаясь на выручку с копьём наперевес.

Напор его был так страшен, что наконечник прободал вёрткому и панцирь, и рёбра. Новгородцы застыли в растерянности, а вот новики-копейщики не дрогнули, мигом окружили «озорников», щекоча тех наконечниками на уровне живота и удерживая на дистанции.

– Юрко! – простонал Лысун и вдруг оборотил к ополченцам лицо, искажённое яростью. – Вы пошто другана моего зашибли?! – заорал он. – Всех перережу! Всем кровь пущу!

– Успокойся, Олфоромей, – твёрдо сказал Олег. – Ты уже взял плату за смерть Юрка, не пачкай душу зазря.

Лысун увял.

– Скидываем оружие и брони! – приказал Сухов новгородцам. – Складываем в одну кучку, а что награбили – в другую. Живо!

Под пение натянутых тетив вои быстро поскидывали дедовские кожаные панцири с бронзовыми накладками, шлемы, мечи, ножи, секиры – всё это звякало и лязгало, а рядышком ложилась груда чужого добра, едва не ставшего добычей. Ткани и меха шелестели и шуршали.

Новгородцы без броней, без оружия, без славы стояли, перетаптываясь и сжимая могучие кулаки. Они поглядывали из-под нахмуренных бровей, мрачно и тяжело, но уже не полагались на удачу – лучник метнёт стрелу быстрей, им за новиками не поспеть…

– Вон отсюда, – холодно приказал Олег.

– Куда? – просипел гугнивый.

– Да хоть к чёрту.

– Брони наши…

– Были ваши, стали наши.

– Отдай… – засопел новгородец.

– А ты отними, – усмехнулся Сухов.

– Дорогие оне…

– Ещё раз вякнешь, отправишься на Гору босиком!

Гугнивый посопел только перебитым носом, сгорбился, да и побрёл в сторону Верхнего города. За ним двинулись остальные.

Новики расступились, опасливо посматривая на воев, но уже прорезались на их напряженных лицах победительные улыбки. Они-таки одолели заносчивых ополченцев! Заставили их поступить по-своему! То-то будет разговоров, когда они вернутся в родные деревни!

Проводив взглядом удалявшихся воев, Олег повернулся к своим сотням и пальцем указал:

– Копейщики Олфоромея и вы, стрелки… Кто там над вами?

– Станята! – раздался одинокий голос.

– …И стрелки Станяты. Разбирайте брони и оружие, оно ваше. И за просто так никому не отдавайте, разве что за выкуп хороший.