Багдадский вор. Трилогия

— Я легко докажу неправомерность питья на примере… да вот хоть этой уличной кошки. Есть вино?

Ларёк был рядом. Через две минуты они уже разливали дешёвое российское красное каберне по пластиковым стаканчикам. Я меланхолично гладил кошку, чтоб не убежала.

— Слишком кислое, не пойдёт.

Мужики тут же смотались за мускатом. Домулло вновь разлил на троих, неторопливо выпил и объявил:

— Увы, но это белое вино, а нужно красное.

Те же умники бегом доставили бутылку кагора. Домулло в третий раз опрокинул свой стаканчик и удовлетворённо щёлкнул языком:

— Воистину, это великолепное вино послужит нам отличной иллюстрацией. Смотрите же, люди! Дай кошку, уважаемый. — Он плеснул остатки вина себе на ладонь и сунул ей под нос. Та возмущённо вывернулась. — Вот видите, почтенные, даже такое маленькое, но свободолюбивое создание знает, что Аллах запрещает пить вино!

Интеллигенты, тоже уже слегка тёпленькие после трёх стаканов без закуски, молча переглянулись, словно поняли недоступную доселе истину, и с извинениями отвалили.

— Слушай, что за спектакль? — уже в лифте спросил я. — Неужели драная кошка отличает каберне от кагора? Тебе не всё равно, что ей сунуть под нос? Она бы по-любому отвернулась…

— Ты умён, но не мудр, — счастливо расплылся в широкой улыбке Ходжа. — Кошке, конечно, всё равно, но мне сегодня очень хотелось немножко выпить…

В тот вечер они тоже устроили выпивку. Ну не так чтобы шумную оргию на всю Бухару, но вполне пристойный мальчишник на окраине города в одном хорошо (а кому-то и печально…) известном заведении под названием «Миндаль». Там были лучшие на весь мир восточные танцы, петушиные бои, холодный шербет и люля-кебаб в лаваше по-ливански.

Ни Лев, ни Ходжа, ни Ахмед там раньше не были, но народная молва — лучшая реклама, а человеку с динарами всегда найдут место за дастарханом, даже если в помещении полно народу. Вино здесь тоже подавали, но как положено — только ночью и в чайниках, чтобы Аллах не увидел и не догадался… В целом друзья сидели чинно-благородно, если бы ещё и увязавшийся Ахмед не портил своим нытьём настроение.

— А мы не много пьём вина? А моя драгоценная жена точно разрешила вам мне наливать? А она не очень огорчится, узнав, что я смотрел на танцы других женщин? А если огорчится, вы ведь меня от неё защитите, ибо я сам слишком её люблю, а? Что вы молчите? Это вопрос жизни и смерти! Воистину, я должен знать, пока эти бесстыжие девушки, так приятно ласкающие взор и возбуждающие чресла, не выбежали сюда с бубнами и свирелями… Но, может, мы ей просто ничего не скажем?

— Подкаблучник, — диагностировал спокойный, как сто удавов, Лев Оболенский.

— Кто, я?!!

— Нет, другой Ахмед, — успокоил Ходжа. — Тощий, глупый, трусливый. Ты ведь у нас не такой? Тогда пей и докажи нам это!

Оценив, как бывший башмачник храбро занялся доказательствами, эфенди незаметно указал пальцем на второй этаж чайханы, где были отдельные покои для более высоких гостей. Ковры подороже, подушки попышнее, а иллюзию замкнутости обеспечивали прозрачнейшие газовые занавески.

— Ого, — осторожно повернул голову бывший помощник прокурора, а ныне гроза купцов и караванов. — И чем мне знакомы эти лица? Они на нас наезжали или я их обворовывал?

— И то и другое, Лёва-джан. Клянусь семью волосами из бороды святого Хызра, в нашу благословенную Бухару решили съехаться все герои и жертвы твоих прошлых шалостей. Ещё только Марджины, убийцы сорока разбойников, не хватает…

— Да, кстати, а почему её нет?!

— Говорили, даже сам Шехмет с ней не ужился и вернул её тёще. Но думаю, просто побоялся, что как-нибудь ночью она зарежет и его… Но клянусь, это сам шайтан, да плюнет ему на хвост каждый честный мусульманин, притащил сюда эту спевшуюся троицу!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Праведного мусульманина в раю ждут тысячи гурий, а в аду — одна тёща!

Непроверенный хадис

Лев тихо поддакнул, он тоже считал, что здесь не обошлось без происков нечистого, хотя на самом деле всё, конечно, было куда прозаичнее. Но вглядимся пристальнее в лица тех, кто заставил поёжиться наших героев. Начнём по старшинству. Высокая, прямая как кочерга, с коричневым лицом, холодными глазами, от пяток до макушки наполненная двуличием и ложью. Её звали Далила-хитрица, она промышляла грязным обманом, втираясь в доверие к лицам мужского пола и настырно предлагая им переспать со своей дочерью. Уютное местечко, бокал вина, пара золотых на фрукты и подарки — короче, наутро беднягу находили голым и без гроша! Жаловаться некому — законы шариата не одобряют прелюбодеяние и пьянство.