Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики

Дверь была заперта. Я постучал пару раз по стеклу; все разошлись по домам. Хуже, что забытое было на виду — лежало на барьере гардероба под оранжевой лампой. Его положил туда, вероятно, управляющий, думая, что я могу вернуться, пока не все уйдут. Завтра в полдень Го Кхи Энь должен оплатить предварительный заказ на апартаменты «Бархатцы» в межпланетном лайнере «Платиновый лебедь», который в тринадцать отбудет на Беллону. Счет был здесь, за стеклянными дверями «Глетчера», он ждал вместе с соответствующим париком и вставочками, которые наполовину сузят медлительные угольно-черные глаза мистера Эня.

Я подумывал, не взломать ли замок. И все же разумнее было попросить, чтобы в отеле меня разбудили в девять, и войти сюда с уборщиками. Я повернулся, стал спускаться по ступенькам и вдруг подумал — и так мне стало горько, что я прикрыл глаза, а улыбался только по привычке: я ведь, наверно, потому так спокойно оставляю «Глетчер» до утра, что нет там ничего, что было бы не моим.

Джеймс Баллард. Облачные скульпторы Коралла D

Все лето облачные скульпторы, слетевшиеся с Багряных песков, кружили на своих разрисованных планерах над коралловыми башнями, что высятся белыми пагодами вдоль шоссе, уходящего к Западной Лагуне. Самая высокая из башен зовется Кораллом D, и здесь, в восходящих потоках над песчаными отмелями, почти всегда собираются лебединые стаи кучевых облаков. Взлетая над вершиной Коралла D, мы вырезали из них единорогов и морских коньков, портреты президентов и кинозвезд, фигуры ящериц и экзотических птиц. На нас глазели снизу из машин, и холодный дождь падал на их пыльные крыши, струясь из облачных обрезков, а наши воздушные статуи уплывали через пустыню в сторону солнца.

Мы вырезали много причудливых скульптур, но самыми странными из них были портреты Леоноры Шанель. Вспоминая жаркий день прошлого лета, когда она приехала поглядеть из своего белого лимузина на облачных скульпторов с Коралла D, я думаю: если бы мы сознавали тогда, с какой серьезностью эта красивая, но безумная женщина смотрит на невесомые творения, проплывающие в безмятежном небе над нею! Если бы знали, что придет час, когда ее портреты, изваянные из ураганных туч, прольют грозовые слезы над мертвыми телами своих скульпторов…

Я пришел на Багряные пески три месяца назад — отставной пилот, с трудом привыкающий к сломанной ноге и мысли, что воздушная карьера кончена. Однажды, заехав далеко в пустыню, я затормозил у коралловых башен на шоссе, ведущем к Западной Лагуне. Рассматривая эти гигантские пагоды, вздымавшиеся со дна высохшего моря, я услыхал музыку с недалеких песчаных отмелей.

Ковыляя на костылях по осыпающемуся песку, я добрался до мелкой бухты в дюнах, где поющие статуи медленно разрушались у входа в заброшенную студию. Бывший хозяин оставил пустыне эту похожую на ангар постройку, меня же какая-то неясная потребность заставляла возвращаться туда изо дня в день. Обтачивая найденные там планки и брусья на древнем станке, я собирал больших воздушных змеев, а потом и планеры с кабинами. Они раскачивались надо мной на канатах, и в их причудливых очертаниях было что-то успокаивающее.

Однажды вечером, когда я подтягивал воротом своих змеев, рвавшихся вверх над Кораллом D, налетел внезапный шквал. Я вцепился в рукоятку ворота, зарываясь костылями в песок, — и тут увидел двух человек, идущих ко мне по осыпающимся дюнам. Один из них был маленький горбун с наивными детскими глазами и уродливой челюстью, скошенной на сторону, как якорная лапа. Он подбежал к вороту и, отпихнув меня мощным плечом, подтянул потрепанных змеев к земле. Помогая мне встать на костыли, он заглянул в ангар, где блестела моя новая гордость: уже не змей, а настоящий планер — с рулями высоты и рычагами управления.

Горбун приложил широкую ладонь к груди: — Пти Мануэль, акробат и гиревик.

— Нолан! — позвал он, — погляди-ка!

Его товарищ сидел на корточках у поющих статуй и подкручивал спирали, настраивая их в резонанс.

— Нолан — художник, — сообщил Мануэль. — Он вам такие планеры сотворит — полетят как кондоры!

Высокий брюнет уже бродил между планерами, касаясь их крыльев легкими руками скульптора. Мрачные глаза его смотрели исподлобья, как у скучающего Гогена. Он глянул на мою загипсованную ногу, на летную куртку:

— Вы им сделали кабины, майор…

По одной этой фразе чувствовалось, насколько он меня понимает. Помолчав, Нолан кивнул на коралловые башни, врезанные в вечернее небо.

— Запастись йодистым серебром — и можно резать по облакам.

Горбун кивнул мне ободряюще, в его глазах светились мечтательные огоньки.