Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики

Вооруженный единственным копьем, — продолжал Картер, — вождь входит в сердце собственного дома. В каждом доме есть сердце, важнейшее в нем место. Ибо если сердце разрушено, умирает и дом, и всё, что есть в доме. Подойдя к сердцу этого дома, а там оно находится перед очагом, вождь упирает копье древком в землю и держит его стоймя — в положении, означающем величайшую беду. И стоит так, преисполненный гордости. Мы можем представить себе Владеющего Семью Копьями — неожиданно осознающего, что он опозорен, пытающегося бешеным натиском помешать этому. Но и он, и все его семь Копий недостаточно стремительны. Вождь взвивается в воздух...

Картер осекся: вождь все еще стоял, упираясь лбом в древко копья.

— Он взвивается в воздух, — повторил Картер чуть громче.

И в этот момент туземец действительно взмыл в воздух, перебирая длинными ногами, взмыл удивительно высоко. С секунду он, казалось, парил над острием своего копья, продолжая сжимать его, — и тяжело огромной темной подбитой птицей рухнул на плиты патио. Тонкое древко, торчащее вертикально над его распростертой фигурой, дрожало и ходило ходуном.

Тишина взорвалась от множества криков, вся компания оказалась на ногах. Но туземец неспешно поднялся, степенно высвободил копье, зажатое между рукой и боком, куда оно незаметно для зрителей проскользнуло при падении, и, перехватив оружие другой рукой, величавой поступью удалился в полумрак перед домом.

За спиной Картера закипела болтовня. Над прочими голосами, как струя из засорившегося фонтана, выскакивал голос Лили:

— ...абсолютно! Сердцу стало нехорошо! Никогда в жизни я так не расстраивалась...

— Карт! — резко сказала Уна.

— Ну и что, Карт? — торжествующе произнесла прямо ему в ухо Тотса. — И какое отношение все это имеет к тому, что вы мне говорили?

Картер, вконец отчаявшийся переждать поток оглушительной болтовни, как ошпаренный вскочил с кресла:

— О Господи, да нельзя же быть такой дурой! — и сбежал, спрятался от всех них среди окутанных сумраком деревьев на другой стороне патио.

Спустя несколько минут голоса поутихли, возбуждение спало, а еще немного погодя послышались шаги женщины, во тьме пробирающейся к нему.

— Карт? — нерешительно позвал голос его жены.

— Чего тебе? — спросил Картер, не двигаясь с места.

— Ты не собираешься вернуться?

— Пока нет.

Наступила пауза.

— Карт?

— Чего тебе?

— Ты не думаешь...

— Нет, не думаю! — зарычал Картер. — Да пошла она к чертовой матери!

— Но нельзя же так: взять и обозвать дурой...

— Она и есть дура! Все они дураки, каждый из них! Я тоже дурак, но, надеюсь, не такой трижды проклятый идиот, как остальные!

— И все из-за какого-то танца глупого туземца! — Уна чуть не плакала.

— Глупого? — переспросил Картер. — У него по крайней мере есть что-то за душой. Свое дело, танец. Это больше, чем наберется у всех, кто там остался. И так уж сложилось, что танец для него очень важен. Подумать только, они могли бы об этом кое-что узнать — а они знай посиживают себе, отпуская свои дурацкие шуточки! — Маленький этот взрыв канул в ночи, не удостоившись ответа.

Потянулась долгая секунда.

— Карт, пожалуйста, вернись! — сказала Уна.

— У него хоть что-то есть, — сказал Картер. — Хоть что-то свое.

— Я просто не смогу смотреть им в глаза, если ты не вернешься.

— Ладно, черт подери, — сдался Картер. — Вернусь.

В мрачном настроении супруги вернулись в патио. С прикресельных столиков все было убрано, теперь они стояли кружком. Рэйми что-то пел, остальные вежливо слушали.

— О, Карт, подсаживайтесь-ка сюда! — сердечно пригласил доктор, стоило Картеру и Уне подойти, и указал на кресло, стоявшее между ним и Тотсой. Картер обреченно погрузился в него.

— Старинная морская баллада, — сказала Тотса. — Знаете, Карт, из тех самых.

— Вот как? — спросил Картер. — В самом деле?

Он откинулся в кресле, набрал заказ на горячительное и прислушался к песне. Рэйми старался, припев «Ходом отсюда, Джо!» отдавался эхом по всему патио; тем не менее Картеру не удалось убедить себя, что баллада ему по душе.

Рэйми допел песню и начал другую. Лили, уже пришедшая в себя, извинилась, что отлучается на минутку, и засеменила к дому.

— Вы и в самом деле подумываете об экскурсии на Землю... — начал было доктор, доверительно наклонившись Картеру, и был внезапно прерван режущим ухо воплем откуда-то из дома.

Рэйми оборвал песню. Вопли продолжались; все выпростались из кресел и толпой повалили к дому. Их глазам представилась Лили — в двух шагах от темного входа в вестибюль, — низенькая, толстая, остолбеневшая, с запрокинутой головой, испускавшая вопль за воплем. Почти у ее ног лежал вождь, из его тела торчало тонкое древко копья. Но на этот раз — действительно пронзив его.

Доктор уводил продолжавшую вопить Лили; оставшиеся сгрудились, завороженные ужасом, у трупа туземца. Голова того скатилась набок, и Картеру был виден только один мертвый глаз — уставившийся вверх, казалось, на него, и только на него, светившийся коварством и диким триумфом.

— Ужасно! — выдохнула Тотса, почти не шевеля губами. — Ужасно!