И отставной крупье, что не мог уже с прежней скоростью тасовать колоду за карточным столом и был отправлен милостивой администрацией казино маячить у входа, под Колесом Фортуны, даже он прервал свое никому не адресованное механическое бормотание («Еще-один-счастливчик-на-Колесе-Фортуны!») и взглянул на Костнера, туда, откуда доносилось безумное лязганье гонга. А через мгновение, хоть желающих по-прежнему не было, он уже зазывал очередного несуществующего счастливчика.
Костнер слышал: откуда-то издалека звучит гонг. Это должно бы значить, что он, Костнер, выиграл две тысячи долларов, но такое невозможно. Он сверился с таблицей выигрышей на корпусе машины — три полоски с надписью «выигрыш» давали главный приз.
Две тысячи долларов.
Но на этих-то трех полосках не было надписи «выигрыш», были просто три серых полоски прямоугольной формы с тремя голубыми глазами строго в центре каждой из них.
С голубыми глазами?
Гонг больше не звучал у него в голове; неумолчный шум казино, шелест купюр, бормотанье игроков, выкрики крупье, объявляющих игры, — все ушло, он был объят тишиной.
И связан с кем-то другим — с кем-то, кто не здесь, — с голубыми глазами.
Это длилось мгновение, оно прошло, и снова Костнер оказался один. Будто разжалась сжимавшая его громадная рука; у него перехватило дыхание, он пошатнулся, но от автомата не отошел.
— С тобой все в порядке, приятель?
Кто-то поддержал его за плечо. Где-то наверху не смолкал гонг, а Костнер все не мог перевести дух после только что предпринятого путешествия. Он не без труда сфокусировал зрение и обнаружил, что стоит, уставившись на коренастого служителя, который дежурил, когда он, Костнер, играл в блекджек.
— Да… все отлично… — попытался улыбнуться он в ответ.
— Похоже, ты добрался до главного выигрыша, приятель, — в жесткой усмешке служителя не было ни капли радости — просто сокращение мышц, вызванное условным рефлексом.
— Да… все отлично… — опять попытался улыбнуться в ответ Костнер.
Он все еще трясся, он был пропитан захватившим его электричеством.
— Дай-ка я проверю, — сказал механик, обошел Костнера и посмотрел на окошки автомата. — Что ж, три выигрышных полоски, все в порядке. Выигрыш твой.
Только теперь до Костнера дошло. Две тысячи долларов. Он перевел взгляд на автомат и увидел…
Все полоски были с надписью «выигрыш». Никаких голубых глаз, именно те слова, что означают деньги. Костнер как безумный озирался — с ума он сошел, что ли:
Он выгреб двадцать серебряных долларов, смотритель бросил в Большой еще кругляш, сбив выигрышное сочетание полосок, и повел Костнера в глубь казино, по дороге тихо и весьма любезно с ним беседуя. У окошка кассы служитель кивнул человеку с усталым лицом, изучавшему громадный скоросшиватель с подшивкой таблиц кредитных ставок.
— Барни, главный на Большом, счетчик пять-ноль-ноль-один-пять, — он ухмыльнулся Костнеру, тот попытался улыбнуться в ответ — трудно, все еще не пришел в себя.
Кассир проверил по журналу выдач правильность подлежащей выплате суммы и перегнулся над полкой к Костнеру:
— Вам чеком или наличными, сэр?
Костнер почувствовал — вкус к жизни возвращается:
— А разве чек казино достаточно надежен?
Все трое рассмеялись шутке.
— Тогда чеком.
Чек был выписан; глухо застучала банковская машинка, печатая: «Две тысячи…»
— Двадцать серебряных долларов — подарок казино, — сказал кассир, подвигая чек к Костнеру.
Тот взял его, рассмотрел — все равно верилось с трудом. Две косых, снова на коне.
На обратном пути через зал коренастый служитель любезно поинтересовался: «Ну и что же вы собираетесь с ними делать?» Костнер на минуту задумался. В сущности, никаких планов у него не было. И вдруг неожиданно осознал: «Собираюсь снова сыграть на том автомате». Служитель улыбнулся: вот уж лох прирожденный.
Сначала скормит Большому двадцать этих серебряных долларов, а там пустится во все тяжкие — блекджек, рулетка, фаро, баккара… и за пару часов вернет два куска заведению. Иначе не бывало.
Проводил Костнера до того же автомата, постучал по плечу: «Удачи без счета, приятель!»
Стоило ему повернуться, Костнер бросил в автомат серебряный доллар и дернул рукоятку.