Багряная игра

Он сделал еще несколько ничего не значащих бросков, тихонько приговаривая: «Давай-давай, малыш Джо», — чтобы создать у окружающих впечатление обычного везения. Наконец ему удалось кое-что придумать. Он выбросил столько очков, сколько ему было нужно — две двойки, — но сделал это так, чтобы, отскочив от крышки стола, они упали прямо перед ним. Выждав буквально одно мгновение, необходимое, чтобы все увидели результат броска, Джо резко сунул левую руку под кости и схватил их, опередив девушку в белых перчатках.

О-о! Никогда в жизни ему не приходилось испытывать таких мучений и при этом сохранять на лице полную невозмутимость, даже когда оса ужалила его в шею именно в тот момент, когда он впервые полез под юбку своей жеманной, стыдливой и требовательной будущей жене. Его пальцы и тыльную сторону ладони обожгла такая боль, словно он запустил их в раскаленную печь. Теперь ясно, зачем ассистентке нужны белые перчатки. Похоже, они из асбеста. Хорошо, что я не схватил кости правой рукой, которая нужна для игры, думал Джо, глядя на появляющиеся волдыри.

Он вспомнил, как в школе ему рассказывали, что земля под корой ужасно горячая, и даже водили на экскурсию в двадцатимильную шахту. Так что дыра размером с игорный стол, должно быть, притягивала к себе этот жар и проигравшийся, сделавший Большой Прыжок, сгорит, не пролетев и сотни футов, и вылетит наружу в Китае жалкой горсточкой сажи.

Большие Грибы снова возмущенно зашипели, не обращая внимания на его покрытую волдырями ладонь, а Мистер Кости, побагровев, уже открыл свой громадный рот, чтобы позвать вышибал, но и на этот раз поднятая рука Большого Игрока спасла Джо. Мягким шепотом тот произнес:

— Объясните ему, Мистер Кости.

Мистер Кости прорычал:

— Ни один игрок не имеет права поднимать со стола кости, бросил ли их он сам или кто другой. Только моя ассистентка может это делать. Таковы правила заведения!

Джо коротко кивнул. Затем холодно произнес: «Ставлю дайм без двух»[52], — что вызвало новый взрыв возмущения, но ставку пришлось принять. Джо сделал Фебу[53], как сам и объявил перед этим, а затем некоторое время дурачился, выбрасывая только пятерки и семерки, стараясь лишь удержать у себя кости до тех пор, пока не утихнет боль в левой руке и не успокоятся нервы. Все это время его правая рука оставалась такой же сильной, как и раньше, даже еще сильнее.

Примерно в середине этой интерлюдии Большой Игрок, прежде чем повернуться, чтобы взять длинную черную сигару у одной из своих дьявольски очаровательных девиц, чуть заметно, но с уважением наклонил голову в сторону Джо, совсем закрыв шляпой бездонные колодцы глаз.

Учтивость в мелочах, — подумал Джо, — всегда отличает истинного мастера игры в случай. Вокруг Большого Игрока собралась, безусловно, блестящая команда, повинующаяся ему во всем, но, бросив на них во время игры как бы случайный взгляд, Джо заметил позади некую личность, явно не вписывавшуюся в эту компанию. Это был похожий на поэта юноша в артистического вида обносках, со спутанной шевелюрой, застывшим взглядом и прыщавыми щеками.

Когда Джо посмотрел на тонкую струйку дыма, поднимавшуюся из-под низко надвинутой черной шляпы, он решил, что либо огни над столом незаметно потускнели, либо по какой-то иной причине, но лицо Большого Игрока стало чуть темнее, чем казалось вначале. А может быть даже — дикая фантазия — это лицо медленно темнело в течение ночи, словно долго обкуриваемая пеньковая трубка. Мысль об этом была явно нелепа — в зале, конечно, нашлось бы достаточно жара, чтобы пенька потемнела, но, как Джо знал по собственному печальному опыту, весь он скрывался под непроницаемой поверхностью стола.

Однако ничто — ни страх, ни восхищение — не могло поколебать уверенности Джо в сверхъестественности человека в черном и в том, что одно лишь прикосновение к этому человеку означает смерть. А если бы в голове Джо и зашевелились сомнения, они были бы моментально рассеяны одним вызывающим озноб происшествием, которое не замедлило случиться.

Большой Игрок как раз обнял самую очаровательную и самую зловещую из своих девочек и стал весьма аристократически поглаживать ее бедро, когда поэт с позеленевшими от ревности и страсти глазами прыгнул вперед, как дикая кошка, и запустил длинный сверкающий кинжал в черную атласную спину.

Джо не мог понять, как такой удар не попал в цель, но, не снимая правой руки с бедра девушки, Большой Игрок сделал едва уловимое движение левой — будто распрямилась стальная пружина. Джо не мог бы даже сказать, пронзил ли Большой Игрок горло поэта, ударил ребром ладони, сделал ему марсианский «двойной палец» или просто дотронулся до него, но, как бы то ни было, юноша замер, словно в него выстрелили из бесшумного слонового ружья или невидимого лучевого пистолета, и рухнул на пол. Несколько чернокожих слуг подбежали и выволокли тело.

Никто не обратил на случившееся ни малейшего внимания. Очевидно, подобные вещи были в Бонеярде обычным делом.