Багрянка

Орион встал на задние лапы, выпрямившись во весь рост, и грозно заревел. Он натянул цепь с такой силой, что она зазвенела, точно сотня готовых к выстрелу луков. Амазонки у него за спиной перешли к действию. Они принялись обстреливать его камушками. Но как только разъяренный зверь развернулся к ним мордой, они прекратили его задирать и скрылись среди деревьев. И вместо амазонок медведь увидел Тихона. Он поглядел на мирмидонца, затем на лес. Он был не тупица. Целый град камней, и всего один враг; нет, где-то там, за деревьями, должны прятаться другие. Глазки медведя метались из стороны в сторону. Он принюхался. И почуял амазонок. Не мало-помалу, а сразу стали ощутимы для него их пот и одержимость, их возбужденное волнение. Он не мог дотянуться до них, стоящих под липами, но от Тихона тоже попахивало ими. И Тихон преграждал дорогу.

– Тихон! – вскричала я. – Этот медведь – убийца!

Амазонки оцепенели в ожидании начала схватки. И стали громко биться об заклад.

– Он пустит в ход цепь, – сказала одна. – Чтобы спутать эти мощные ноги.

– Нет, он ослепит его песком и камнями, – считала другая. Или пустится бежать, опасалась я; уворачиваясь, отчаянно, по кругу, по кругу, из которого не выбраться, пока, измученный, не рухнет. Амазонки хотели увидеть, как медведь раздавит мирмидонца в последних безжалостных объятиях; Тихона, человека-муравья, который жил под землей, как насекомое; Тихона, мужчину, который сделал амазонку готовой утолить его похоть. Я понимала ненависть моих соплеменниц к нему и ко мне, но их развлечения стали мне ненавистны. Я не хотела, чтобы мой друг умер им на потеху. Тихон протянул руку и заговорил. Орион остановился в изумлении. Враги либо бежали от него, либо вызывали на бой. Никто никогда не ждал его, что-то ему говоря. Бурая голова медведя закачалась на горбатых плечах. От него пахло старой кровью и свежей тушей, которую он только что драл когтями. Слова Тихона не были понятны мне, Ориону, похоже, тоже. Но голос мирмидонца звучал выразительно: тихий, твердый, завораживающий. Он просил о дружбе, не унижаясь, на равных. Он с достоинством добивался приязни старого, рассерженного и недоверчивого зверя. Каким маленьким он казался! Медвежонок, который смутил мои мысли, беззащитный, юный, говорящий на древнейшем языке земли о вековых страданиях.

Когда Орион ударил его, он взмыл в воздух, словно прыгнул с доски-пружины, как темнокожий акробат из Ливии. Лишь зелень его огромных глаз выдала изумление и боль. Запоздало забив крылышками, он упал наземь, простонал и закрыл глаза. Медведь направился к нему, медленно, все еще с любопытством, все еще сбитый с толку этим малявкой, который встал у него на пути.

Амазонки ликующе завопили и потянулись к упавшему мирмидонцу. Как древние критяне вокруг своей арены, чуть только боец совершит промах. Они предвкушали убийство. Мне показалось, что никто на меня не смотрит, и я двинулась к кругу.

Горго схватила меня за плечо. Ее ногти порвали мой хитон.

– Ты подойдешь к нему? Туда?

– Да. Пусти меня. – Ее сила была чудовищной.

– Неважно, – сказала она с холодной усталостью. – Ты меня уже покинула.

Спотыкаясь, я зашагала в круг, чтобы опуститься на колени рядом с мирмидонцем. Я не могла коснуться его связанными руками. С мгновение, не больше, я держала голову у его груди. Звериные когти прошлись по его телу, и раны колыхались на его груди, точно влажные пескари. Но я слышала, как бьется его сердце.

Я поднялась и встала лицом к медведю. Я не могла с ним схватиться. Я могла только увести его от Тихона. Я почувствовала жар его дыхания и уловила смрад крови. Крикнув «Орион!», я увернулась, чуть не задетая по-змеиному быстрым ударом лапы.

Я тщетно напрягала слух, ожидая глухого стука задних лап, низкого и сердитого грудного рыка. Неужели мне так и не удалось отвлечь его от мирмидонца? Точно Орфей, и с такой же опасностью, я поглядела через плечо.

Быть того не может. В круг вступил второй медведь. Со вспышкой надежды, острой и мучительной, как внезапная боль, я узнала одноглазую медведицу мирмидонцев, и поняла, что ее послали братья. Однако амазонкам ее приход, скорее всего, показался случайностью, забрела в их круг из лесу, и только. Они наверняка подумали, какая теперь предстоит забава с двумя жертвами и двумя медведями! А когда медведи задерут обе жертвы, то, несомненно, кинутся друг на друга и станут биться насмерть.

Но медведи, не обращая внимания на людей, приблизились друг к другу скорее с любопытством, чем с враждебностью. Они настороженно кружили, обнюхивая друг друга, а затем, к досаде распалившихся амазонок, стали завязывать дружбу. У одного была видавшая виды шкура, словно днище старого корабля, у другой – единственный глаз, придававший ей сходство с бурым циклопом. Но самца и самку, влекло друг к другу волшебством леса, которое всегда озадачивало меня, касалось ли дело людей или зверья.