Багряные зори

Сибирь, тайга, горы — есть где белякам прятаться и неожиданно нападать на беззащитные села, города, чтобы грабить людей и убивать их. И тогда решил командир полка Голиков: «Незачем гоняться целым полком за разрозненными отрядами». Он разделил полк на небольшие группы, устроил засады на всех дорогах и перерезал бандитам путь, оставив их в горах без продуктов, без помощи…

Закончилась гражданская война. Отозвали Голикова из Красноярска в военную академию. Однажды вызвал он к себе бойца Петра Бучацкого и спрашивает:

«Вот и война закончилась. Бойцов ожидает другой фронт, трудовой. Чем думаешь заняться?»

«Подамся домой, на Украину», — отвечает красноармеец.

«Был и я на Украине, — с удовольствием вспоминает командир полка, — в пятнадцать лет закончил Киевские курсы красных командиров. Воевал под Фастовом, есть там у меня друзья-железнодорожники. Определю тебя работать на железную дорогу. Пойдешь?»

«А почему бы и нет?» — улыбнулся боец Бучацкий.

Склонился над столом командир полка Аркадий Голиков, написал письмо к товарищу в Фастов…

Так вот и стал отец Володи железнодорожником. Не один раз потом он с благодарностью рассказывал Володе о своем командире.

А когда закончил Володя второй класс, учительница Мария Тодиевна подарила ему книжку с надписью: «Володе Бучацкому за отличные успехи в учебе и отличное поведение».

«Школа» — так называлась эта книга. А в ней большой портрет автора. Совсем еще молодой парнишка: крепко сжатые губы, смелый юношеский взгляд, на голове лихо заломленная кубанка, портупея с кортиком, а слева на гимнастерке яркая красная звезда. Внизу подпись: «Адъютант командующего охраны и обороны всех железнодорожных дорог А. Гайдар. Пятнадцать лет».

Вечером развернул отец книгу, увидел портрет и сказал:

«Так это ж он…»

«Кто?» — не без любопытства спросил Володя.

«Мой командир, Голиков», — с гордостью объяснил отец сыну.

«А почему же… Гайдар?»

«Гонялись мы за бандами на монгольской границе. Так его монголы еще тогда Гайдаром прозвали».

«Почему?»

«Гайдар — это дозорный по-ихнему. Храбрый, значит, передовой воин».

Не раз собирался отец письмо написать своему командиру. Не вышло: открылись старые раны, поболел немного, а там и умер.

С тех пор книгу отцова командира Голикова Володя бережет как самую большую драгоценность…

Словно ото сна очнулся Володя. Быстро подхватил кошелку и побежал на вокзал. Дрожат рельсы. Мчится бронепоезд через Ольшаницу, Мироновку, мчится туда, где идут тяжелые бои.

НИКТО НЕ СПАЛ…

Поначалу докатились из-за Роси глухие взрывы. Казалось, что в Синяве кто-то без устали бьет огромным молотом по скале. Жгучей болью отзывалось эхо этих ударов в каждом человеческом сердце. В селе срочно уничтожали документы, убивали скот, жгли хлеб — словом, делали все, чтобы ничего не досталось врагу. В слезах смотрели люди, как в огне пожарищ гибли плоды земли, выращенные мозолистыми руками.

Пожар охватил колхозные постройки, перекинулся на высокие стога прошлогодней соломы. Яркое зарево осветило затерянные в полумраке дворы, хаты, одинокие фигуры людей, от которых падали косматые тени, длинные и черные, словно привидения. Ветер на лету подхватил горящую солому и остервенело швырял ее тяжелыми пригоршнями в ночную степь.

А на разбитых дорогах клубилась пыль. К днепровским переправам беспрерывно один за другим тянулись беженцы, гнали скот, ехали или шли пешком. Немцы не бомбили — просто они расстреливали людей из пулеметов. Выходили из-под солнца самолеты, и черные кресты теней быстро проносились над полями, опускались на дороги…

Ревели в селе недоенные коровы, лаяли собаки. Высокие столбы дыма чудовищными кустами поднимались над селом; и так до тех пор, пока из них не выбивались красные языки пламени. На огородах бегали поросята, нарочно выпущенные из фермы, по всему селу разбрелась скотина…

Едва железнодорожный эшелон с эвакуированными женщинами и детьми остановился на станции, как на него с пронзительным свистом стали пикировать появившиеся из-за облаков «юнкерсы». От самолетов сразу отделились темные точки. Увеличиваясь на глазах, они с нарастающей быстротой бешено неслись к земле, а потом выше островерхих тополей выросли черные тучи взрывов. Когда дым рассеялся и пыль осела, на месте вагонов в огне корчились железные остовы.

Как только из Бушева, Синявы, Ракитного отошли последние воинские части, раздался глухой взрыв: высоко в воздух взлетел железнодорожный мост через реку. На нефтебазе открыли цистерны. Бензин, керосин длинными ручейками стекали прямо в речку.

Наступила тревожная, в зловещих заревах ночь. Никто не спал. До самого утра вокруг пылало небо, красные языки пламени видны были далеко в степи. В огородах, садах, возле домов рыли ямы: люди прятали все, что еще можно было укрыть.

А через село отходили последние солдаты… Последние!.. Хотелось выбежать на улицу, остановить их и громко крикнуть:

«Не уходите! Куда вы? А как же мы?»

Утром из орудий и пулеметов фашисты обстреляли село, а в полдень по улицам прошли первые вражеские танки.

Сворачивали во дворы, заезжали в сады, крушили груши, яблони — маскировались.