Багряный холод (ЛП)

– Вот, – все тем же спокойным голосом сказал он. – Может, оно прояснит некоторые вещи. Мне жаль, Гвендолин. Искренне жаль.

Никамедис положил письмо на край кровати и вышел из комнаты. Метис сжала мое плечо, после чего последовала за ним, закрыв за собой дверь. Я сидела так в течение очень долгого времени, глядя на конверт, словно заледеневшая, будто это была Маат-гадюка, готовая укусить меня, как только я сдвинусь на миллиметр. Нюкта спала на кровати рядом со мной, ее лапы подергивались во сне, но в первый раз присутствие щенка волка не успокоило меня. Также, как и мечтательное бормотание Вика об убийстве Жнецов.

Логан уехал? Что это значит? Может это отец по какой-то причине отослал его куда-то? И почему спартанец сам не рассказал мне, что происходит? Почему он хотя бы не пришел и не попрощался со мной?

Наконец, я схватила конверт холодными дрожащими руками и вытащила оттуда письмо. Я вздохнула, развернула лист бумаги и начала читать.

Дорогая Цыганочка,

Я очень сожалею о произошедшем – о том, что я сделал с тобой. Я не хотел причинить тебе боль и никогда бы не подумал, что такое вообще произойдет. Сейчас я понимаю, каково было тебе, когда своей магией ты убила Престона, как сильно это тебя испугало и шокировало. Как сильно ты боишься, что можешь сделать это снова с нами – со мной.

Ты сделала все необходимое, чтобы выжить, – у меня же нет оправдания.

Я вонзил меч тебе в грудь, потому что находился под влиянием магии Жнецов, и до сих пор не могу поверить в то, что сделал. А хуже всего то, что я понимал: это ты. Все это время я ясно видел тебя. Слышал, как ты умоляла меня остановиться. Я очень сильно хотел прекратить. Я пытался бороться с ужасной штукой внутри меня, сопротивлялся магии, которой они меня заразили, но оказался недостаточно силен.

Я и прежде был недостаточно силен, чтобы спасти маму и сестру. Теперь же мне не хватило сил остановиться, чтобы не ранить тебя.

Вот почему я ухожу. Метис с Никамедисом сказали, что я в порядке, что Локи и Жнецы больше не возымеют надо мной власти, но я просто не хочу рисковать. Не могу рисковать тем, что возможно снова раню тебя.

Я покидаю Миф и уезжаю далеко-далеко отсюда. Надеюсь, однажды ты простишь меня. Пожалуйста, не пытайся меня найти.

С любовью,

Логан.

Его слова причинили мне боль, но это не самое худшее. Прикоснувшись к письму, благодаря своей психометрии я ощутила то, что чувствовал Логан, когда писал его – его страх, гнев, стыд и ненависть к себе.

С каждым написанным словом спартанец раз за разом переживал в памяти сражение. Все, что я говорила ему, каждый его выпад в мою сторону и, наконец, последний удар, чуть не убивший меня. Снова и снова он вспоминал, как пронзал мою грудь мечом. Я ощутила все, что он испытывал во время битвы.

Как хотел прекратить сражаться со мной. Как сильно пытался опустить меч или даже направить его на себя – хотя эта штука внутри него причиняла ему из-за этого боль.

Локи.

Благодаря воспоминаниям Логана, я видела то, что видел спартанец – эту пару глаз, один красивый и голубой, а другой – уродливый и красный. Эти глаза проникали в каждый его уголок, медленно вторгаясь в тело, мысли и сердце.

Так или иначе, через эту связь злой бог причинил вред Логану, мучил его изнутри. Боль была сильнее, чем Логан мог вынести – сильнее чем кто-либо мог перенести. Даже от воспоминаний мне хотелось плакать. Локи захватил контроль, и Логан не смог удержать себя и пронзил меня мечом, хотя всё время мысленно кричал себе и злому богу остановиться.

Но сильнее всего я ощущала самый глубокий, самый темный страх Логана – что он до сих пор мог быть связан с Локи. Что стоит злому богу протянуть руки, и он в любой момент сможет захватить над ним контроль.

Что Локи может снова заставить его навредить мне.

– Ох, спартанец, – прошептала я в темноте. – Разве ты не знаешь, что я уже простила тебя – за все?

Но сказанные шёпотом слова не вернули мне Логана – и я не знала случится ли это когда-нибудь.

Я свернулась на кровати рядом со спящей Нюктой, слезы катились по моему лицу и капали на письмо Логана, слова медленно начали расплываться. Я прижала бумагу, словно щит, к груди. Как будто письмо могло каким-то образом защитить меня, несмотря на то, что мое сердце прямо сейчас разбивалось на тысячи мелких кусочков.

Разбитое сердце – рана не смертельная, во всяком случае, в глазах ответственных за Миф, и в следующей половине дня я вернулась в Мифическую академию.

И вновь я стояла в амфитеатре перед студентами, профессорами и штатными сотрудниками. Только на этот раз они слушали правду обо мне, Вивиан и всем остальном.