— Проедешь два квартала, милая, — стал инструктировать девушку Иван, — потом повернешь направо, а через квартал еще раз. Доедешь до полуразваленного здания, укрытого маскировочной сетью, и заедешь во двор.
— Но это же получается, что нам надо возвращаться назад! — возмутилась она.
— Так надо, — сказал Иван.
Девушка хмыкнула:
— Странные вы какие-то. Хочу познакомиться, но понимаю, что этого делать нельзя. И эта гонка не напоминает мне ни одну из знакомых игр: ни "казаки-разбойники", ни "воры-полицейские".
— Все гораздо сложнее. Спасибо тебе, милая. Хорошего тебе мужа.
— Любимого, — поправила она. — А хороший он или плохой — это частности.
Иван улыбнулся:
— Я уже жалею, что женат. Как тебя зовут?
— Анна.
— Вагоновожатая?
— Да, вагоновожатая. Хорошая у тебя память.
— А у тебя язык острый.
— В депо научили… Зачем тебе мое имя? Просто познакомиться, или это что-то более серьезное и глубокое? — Последние три слова она произнесла с нескрываемой иронией.
— Нет, хочу знать, кому потом вручать орден.
— Правда? Тогда постарайся запомнить и номер маршрута — Шестой. Но только я, кажется, уже не вернусь в колею, и награда может не найти героя. После этого приключения пойду в каскадеры.
— Что ж — это почетно и смело, тем более для женщины, — с похвалой в голосе отметил Иван. — Надо у тебя взять несколько уроков вождения.
— А это уже лишнее. На самом деле я села за руль машины в шестой раз в своей жизни. Не веришь?
— С трудом, — смущенно признался Иван. — После того, что я видел, сложно поверить твоим словам.
Машина заехала в арку подготовленного под снос здания. Натянутая в эстетических целях маскировочная сеть, укрывала все полуразрушенное здание, топя его в густом сумраке. Здесь сильно пахло кошками, заброшенностью, гнилью и испражнениями.
— Не очень веселое место, — произнесла Анна, собираясь выйти из машины, но Иван ее удержал:
— Я бы хотел, чтобы ты, пока в нашей компании, делала только то, что скажу тебе я. Хорошо, договорились?
Она дернула плечом, стряхивая с него руку Ивана:
— Мне никогда не нравилось, и я никогда не делала ничего из того, что требовали от меня. Особенно, если это требовали мужчины. Но ты мне почему-то кажешься убедительным, возможно из-за этой дыры во лбу…
Обиженно выпятив губы и скрестив на груди руки, она осталась в кресле.
— Мы ничего плохого тебе не сделаем, — уверил ее Иван. — Но ты будешь должна сделать то, что скажу тебе я. И я это действительно требую, как мужчина, если в последнее слово вложить соответствующий смысл, а не тот, который вертится у тебя сейчас на языке…
— Откуда ты можешь знать!..
— Это не так трудно. Достаточно взглянуть на тебя, милая… Я требую, чтобы ты сразу после того, как мы уедем отсюда, ушла. Нас ищут…
— Я успела заметить.
— …но если найдут тебя… Мне бы этого очень не хотелось. Ты сделаешь то, что я от тебя требую? Уйти сразу, не задерживаясь ни на минуту.
Анна посмотрела на него:
— Вот скажи: почему я тебя во всем слушаюсь?
В ответ он улыбнулся:
— Может быть от того, что я такой красивый и неотразимый.
— Какие глупости! Все как раз наоборот. С этой дырой во лбу тебя надо показывать студентам-медикам с анатомического стола!
В это время раздался писк. Иван полез в карман и достал пейджер, пробежал глазами по строчкам сообщения, и, протянув руку к рычагу переключения света, несколько раз мигнул фарами. Свет выхватил из темноты горы запыленного мусора, но когда он погас, из вновь сгустившейся темноты им ответили таким же миганием фар.
— Получив сигнал, Иван открыл дверцу.
— Идем батя, — сказал он Лекарю. — Нам пора.
Кряхтя и постанывая, Гелик выбрался из машины.
— Спасибо тебе, дочка. Мы обязательно тебя найдем. До свидания.
Она устало улыбнулась в ответ:
— Нет нужды стараться, но если это действительно произойдет — мне будет очень приятно. Пока, папочка.
Она сидела в машине и смотрела, как две фигуры таяли в плотном сумраке, как загорелись огни далекой машины, как она уехала, тихо шурша мусором под колесами. Очень давно Анна не чувствовала себя настолько уверенно и хорошо. Гонка, перестрелка, пережитые ужас, чувство того, что кому-то ты оказалась действительно полезной и нужной, начали сминать и обрушивать с души толстый кокон грязи, который нарос за последние годы. Было легко и хотелось плакать. Опустив голову на сложенные на руле руки, Анна дала полную волю слезам, не опасаясь, что кто-нибудь, кроме кошек, сможет услышать ее рыдания. Она плакала оттого, что ей представился случай покинуть гибельную колею в своей жизни, и начать новую главу своего будущего. Плакала от легкости того, что для этого нашлись силы и мужество — у женщин оно тоже бывает…