Багряный лес

— Почему же ты сам брился? — спросил Саша.

— Бритвы у них тупые и руки не оттуда растут. Однажды чуть не скальпировали. Вот и взял я это дело в свои руки.

Лекарь лег на стопки с бельем и облегченно вздохнул:

— Теперь говорят, что я здоров. Обещают скоро выписать.

— Зачем же тогда продолжаешь бриться?

— Привычка. Это утерянная часть свободы, дорогой мой Александр Анатольевич. Рефлекс, выработанный за семь лет.

Он поднялся и разлил остатки вина по стаканам.

— Выпьем же за то, чтобы я скорее от него избавился. За нашу долгожданную свободу!

Лекарь выпил и с силой, до хруста в пальцах, смял свой стакан и уронил его на газету.

— Вы уедете обратно в Америку? — отставляя свой пустой стакан, спросил Саша.

Лекарь вяло закивал:

— Скорее да, чем нет. Там остались деньги, дом, и все такое… Только бы надо одно дело уладить: сына к себе перевезти. Узнавал — недешево это будет, но разве в деньгах дело? Его душе спокойнее будет рядом с родителем… Жалко, что вина мало!

Он хлопнул ладонями. Его лицо озарила та самая улыбка, которая делала его прекрасным.

— Мне кажется, дорогой Александр Анатольевич, что не в последний раз мы видимся с вами и сидим за одним столом. Такое вот у меня предчувствие.

Саша ничего не сказал в ответ, но он предчувствовал то же самое, и был заранее рад будущей встрече.

Его вызвали сразу после завтрака. В большом и просторном кабинете главного врача "Специализированной психиатрической больницы № 12 МВД Украины по Львовской области", за длинным столом сидело шесть человек, одетых в белые новые халаты, отбеленные до обжигающей глаза белизны и накрахмаленные до легкого, но густого хруста, возникающего при движении. Из-под ткани рельефно выпирали звезды на погонах. Эти шестеро по очереди и со вниманием читали главы толстого больничного дела Александра. Усердно изучали листы последних анализов и исследований, карты наблюдений. Задавали вопросы, больше касающиеся его самочувствия и физического здоровья. Он отвечал коротко и сдержанно, стараясь скрывать волнение, но его выдавали предательское дрожание рук и голоса. Наконец, председатель врачебного совета отложил папку в сторону. Со своего места поднялся главный врач, полковник Суровкин, могучий седовласый великан, которого обитатели больницы прозвали между собой Дракулой, за его странное пристрастие к неожиданным ночным обходам, которые он совершал в одиночестве.

— Как вы уже поняли, Александр Анатольевич, это наша с вами последняя беседа. У консилиума больше нет оснований задерживать вас здесь. За четыре года вы успели надоесть нам, а мы — вам, — со слабой улыбкой пошутил врач. — Вы абсолютно здоровы. Но прежде, чем вы покинете нас, прошу вас ответить на несколько вопросов, и ваши ответы на них, должен сразу предупредить и успокоить, никоим образом не отразятся на нашем решении и на вашей дальнейшей судьбе.

Он достал сигарету и стал разминать ее в пальцах.

— Уже понятно, что нам бы очень хотелось получить от вас максимально откровенные ответы

Суровкин закурил. Вдыхая дым табака, Александр вспомнил о своей старой привычке, от которой избавился не по своей воле: курение среди больных было строго запрещено. За четыре года следования этому запрету он избавился от никотиновой зависимости, и сейчас, вдыхая сизый аромат, подумал, что предложи кто-нибудь в этот момент сигарету, он бы решительно отказался. "Это моя утерянная свобода", — вспомнил он слова Лекаря. Он знал точно, что не вернется к старой привычке: да, в этой тюрьме больничного типа это было утерянной свободой, но за воротами — вновь обретенной, пусть и не так просто.

— Я готов, — с уверенностью в голосе сказал Александр.

— Комиссии интересно знать, чем вы будете заниматься после выписки?

Однозначного, мгновенного ответа на этот вопрос быть не могло. На самом деле он не знал, чем будет заниматься на свободе. Больница научила не думать о будущем.

— Не знаю. Не думал об этом. Может быть, что первое время после освобождения не буду работать вовсе. Привыкну к новой жизни, осмотрюсь. — Он нарочно сделал ударение на слове "освобождения", чувствуя мстительную радость от этого.

— А как же армия?

— Может быть, вернусь, но не сразу. За последние годы мне очень надоели люди в погонах.

Он вновь ощутил щемящую радость от своего нового виража. Они хотели откровенности — они ее получали.

Полковник постоял несколько секунд, медленно вдыхая дым и вглядываясь в своего пациента. Вся комиссия смотрела на Лерко. В их лицах без труда читалось недовольство. Он также смотрел на них, свысока и гордо, не скрывая своего презрения. Он был спокоен в этой войне взглядов: что они могут сделать? Еще усадить в камеру-палату года на три? Но ему уже не будет так трудно, как раньше — привык. Свобода пугала больше, но и звала сильнее.

— У вас будет достаточно и времени и денег на отдых. Сто суток оплачиваемого отпуска. После вернетесь в часть. Вы признаны годным для дальнейшего прохождения службы. В личном деле будет указано, что вы эти годы проходили службу в Афганистане, работали советником по военному строительству… Это вас устроит?