Заострённый с одного края небольшой кусок металла сделал мою голову гладкой, как бильярдный шар, вместо того чтобы такой же кусок металла гораздо большего размера и массы отделил её от моего тела — таков был смысл утешения, которым Ингвар сопроводил процесс очищения моего черепа от волосяного покрова. Проведя ребром ладони по моей шее, а потом над моей свежевыбритой макушкой, он засмеялся:
— Чувствуешь разницу? (Позвольте мне больше не передавать его ужасный немецкий акцент.) Она всего дюймов в десять, но, согласись, как эти десять дюймов всё меняют!
Я согласилась, что разница весьма существенная — такая существенная, что мороз пробирает по коже. С такой причёской здесь ходят все заключённые независимо от пола, сказал Ингвар, в том числе и он сам, так что расстраиваться не имеет смысла.
— Бери тазик и неси сюда, — сказал Ингвар.
Я взяла один из тазиков, стоявших на уступе стены вдоль каменного бассейна, и Ингвар, зачерпнув ковшик воды из закопчённого бачка, гревшегося у камина, подмигнул.
— Хочешь помыться горячей водичкой? Ладно, так уж и быть, на. — Он вылил ковшик в тазик. — Вообще-то, это роскошь: для заключённых сойдёт и холодная. Но тебе как новенькой сделаем поблажку. Ты и так в шоке от всего, что с тобой случилось.
Он вылил в мой тазик ещё один ковшик горячей воды, дал мне кусок дешёвого мыла и потрёпанную мочалку. Этим количеством воды я и должна была довольствоваться. Забравшись в отделение каменного бассейна, я поставила тазик перед собой на уступ, зачерпнула немного воды ковшиком и облилась.
— Водные процедуры и смена исподней одежды — каждые две недели, — сообщил тем временем к моему сведению Ингвар. — Верхнюю робу положено менять на чистую раз в полгода.
Намылившись с головы до ног, я растёрлась мочалкой и облилась водой. Пока я обтиралась старым и грубым полотенцем, Ингвар положил на скамейку стопку одежды: куртку и штаны неопределённого серого цвета, а также круглую шапочку того же цвета. Исподнее — рубашку с треугольным вырезом ворота и нижние штаны — он положил рядом, а на пол поставил пару грубых сапог. К ним прилагалось нечто вроде портянок.
— В этом ты и будешь ходить здесь все свои пять лет. Привыкай.
Облачившись во всё это, я вдруг испытала невыносимый стыд — даже несмотря на то, что моя голова была прикрыта шапочкой.
— Ничего, — сказал Ингвар, похлопав меня по спине. — Привыкнешь.
Пожалуй, он был неплохим парнем, хоть и был похож на кусок сала. К сожалению, того же самого я не могла сказать об охране: сопровождая меня в камеру, эти двое всю дорогу отпускали в мой адрес издевательские шуточки. Я терпела это, сцепив зубы, но когда один из них шлёпнул меня по заду, я не вытерпела. Развернувшись, я занесла кулак, но и только. Моя рука была перехвачена и заломлена за спину, моя щека сплющилась о холодную каменную кладку стены, а мои ноги широко разбросаны в стороны. Шею мне защекотало острие сабли, а на ухо с ненавистью зашипел гадкий холодный голос:
— Ты, сука! Слушай сюда, тварь. Ты — никто, ноль, скотина, у тебя нет никаких прав. Мы знаем, что ты сделала. Лёгкой жизни не жди. А будешь рыпаться…
И он приблизительно показал мне, что меня ожидает, если я буду рыпаться. Кулаки у них были чугунные. Подняв меня с пола, они толкнули меня вперёд.
— Не оборачиваться! Смотреть вверх!
С приставленной к шее саблей я дошла до самой двери моей камеры под номером 27.
— Отныне ты номер двадцать семь, тварь.
Меня втолкнули внутрь, и дверь за мной закрылась.
Моё личное пространство, предоставленное мне на ближайшие пять лет, представляло собой тридцать шесть кубометров воздуха — три метра в длину, три в ширину и четыре в высоту. На высоте трёх метров было полукруглое оконце с толстыми прутьями решётки. В стену был ввинчен железный откидной каркас с железной сеткой, на котором лежал голый матрас и подушка без наволочки. Хоть оконце было застеклено, потолок и стены поблёскивали от инея.
Сев на койку, я обхватила себя руками. Рёбра болели от ударов. Всё, что я могла, — это скалиться и глухо рычать сквозь стиснутые зубы. Ну что, Оскар? Как гладко и складно ты говорил, когда описывал мне ужасы человеческой пенитенциарной системы, но почему-то ни словом не обмолвился о том, что и у хищников есть что-то в этом роде. Зачем ты вытащил меня из одной тюрьмы, чтобы потом бросить в другую, ещё худшую? Ну, спасибо, удружил!