Багровое око

— Прости меня, что я говорила с тобой так жестко. Я хотела, чтобы ты понял, понял до конца, всем существом своим, а не только рассудком. Ты успеешь. Я научу тебя самому короткому пути назад. Вам с Конаном не придется больше плыть по туземным рекам. Больше того, не обязательно тебе спешить обратно прямо сейчас. Поживи здесь, пока не почувствуешь, что душа твоя взяла все, что хотела, се, что могла взять. Поверь мне, полученное здесь тобой пригодится не только тебе, но и Илоис, когда надо будет возвращать ее к жизни. Ты видишь, как легко можно справиться со временем. Ты проживешь здесь одну или две луны, во внешнем же мире за это время пройдетлишь несколько дней.

Когда они вернулись назад, не доходя нескольких шагов до киммерийца (они оставили его задумчиво покачивающимся в гамаке, устремив глаза в просветы неба между дубовых листьев, и в той же позе он пребывал и сейчас), Алмена остановилась. Желая хоть чем-то развлечь Шумри, потрясенного и подавленного, она спросила:

— Скажи-ка мне, ты не видишь, какого цвета его душа?

Шумри взглянул на нее непонимающе.

— А сейчас? — Она легко прикоснулась пальцем к его переносице.

Шумри с удивлением узрел, что от могучего тела Конана, прогибающего гамак чуть не до земли, исходит разноцветное сияние. Краски играли, менялись, переходили одна в другую, словно переливы на самых дорогих иранистанских шелках.

— Что ты видишь? — спросила Алмена.

— Он светится, — изумленно прошептал немедиец. — Похоже на разноцветные полосы, которые бывают зимой на небе во льдах Гипербореи и Ванахейма, только ярче!

— А каких цветов больше всего?

— Бордовых и алых. Только в самой середине очень яркий белый огонь… нет, скорее голубой. Его то и дело заслоняют сполохи темно-желтого, коричневого и красного. Все цвета движутся и перемешиваются, только этот огонь неподвижен.

— Да, он похож на свет звезды Северный Страж. Той самой, вокруг которой вращаются на ночном небе все остальные звезды… Но вот эти бурые всполохи… Они показывают, что гость мой чем-то недоволен или неудовлетворен. Ты не знаешь, Шумри, в чем дело?

— Ему трудно питаться одними фруктами, — сказал немедиец. — У него такие мощные мускулы, они требуют мяса и еще раз мяса.

— Пожалуй… Но не только. Что-то там есть еще, не имеющее отношения к пище.

— Еще… — Шумри замялся. — Не знаю, что бы могло быть еще…

— Ну ладно, — рассмеявшись, Алмена провела рукой по его лбу, и Конан перестал светиться.

— А у меня? — взволнованно спросил Шумри. — У меня есть такой свет, как у Северного Стража?

— Конечно, — успокоила его Алмена. — Вообще-то, он есть у каждого человека, но разглядеть его можно лишь у немногих. У тебя и у Конана он виден довольно ярко.

— И такие же красные всплески вокруг?

— О нет. Красного в тебе почти не видно — ты зеленый. Ярко-зеленый, как последний закатный луч, изредка вспыхивающий на ясном небе. Нежно-зеленый, как молодые иголки лиственниц. Темно-зеленый, как дебри хвойного леса. Конечно, и бурого, и серо-коричневого тоже хватает.

— А ты не можешь показать то же самое Конану? — спросил немедиец. — На мне или на себе самой?

— Зачем?

— Я думаю, если он увидит, какое сияние исходит от каждого человека, ему будет потом труднее вонзать в человеческую плоть железо.

— Не знаю, не уверена… Хотя, может быть, ты и прав.

— Быстро же вы вернулись, — киммериец обернулся на звук их шагов и вывалился из гамака. — Я даже не успел подремать как следует. И со мной все разговоры будут так же коротки?

— Посмотрим, — сказала Алмена. — Это зависит от тебя. Вернее, от твоей души. Ведь ты и твоя душа — не одно и то же.

— Конечно, — согласился Конан. — Я — это мое зрение, мой острый ум, мои мускулы, мой желудок, мой… — он запнулся. — Ну, и душа, конечно. Хоть я и плохо знаю, что это такое.

Алмена чуть усмехнулась.

— Когда это нечто неуловимое захочет поговорить со мной, ты не стесняйся, Конан.

— Вот уж, чем никогда не страдал, так это стеснительностью!

Все трое рассмеялись. Даже Шумри, как ни тяжело было у него на сердце.

Благодаря удивительному умению Алмены выходить из потока времени вместе со своим собеседником, долгие задушевные беседы с ней не давали повода к ревности или обидам на недостаток внимания. Правда, с Конаном она совершала подобные чудеса не слишком часто и ненадолго, так что тот вообще ничего не замечал. Она знала, что Шумри, предоставленный самому себе, не будет скучать и томиться.

И Шумри не скучал. Он бродил по светлому и ласковому ее лесу, слушал голоса насекомых и птиц, рассматривал собственное лицо в черном зеркале пруда с лотосами, впитывал, мечтал, думал… Но, конечно, когда рядом с ним была Алмена, каждое мгновение его бытия наполнялось и расширялось беспредельно.