Багровое око

— Аргосский старец говорил вскользь, я толком ничего не понял. Тогда была сильная засуха. Все посевы в окрестных полях погибли, горели леса, коровы мычали сутками от жажды… Он сказал: «Видимо, у Багрового Ока здорово пересохло в горле». Сначала я подумал, что он говорит о солнце — оно было тогда совсем красного цвета, как воспалившийся на небе нарыв. Я спросил: «Разве у солнца есть горло?» Он расхохотался, но не весело, а с горечью: «Кто сказал тебе, что в этом виновато солнце?!» Но ничего объяснять не стал, как я ни расспрашивал… А та баллада… я помню ее совсем плохо. Похожа на историю Роальда и Эльбет, такая же безысходная. Рыцарь не смог победить Багровое Око и погиб какой-то особенно мучительной смертью. А девушка покончила с собой… А от кого ты слышал о нем, Конан?

— Мне сказала Алмена, — коротко ответил киммериец. — Гляди, уже встает солнце! Так мы и не поспали. Ты-то отоспишься в своей Немедии, а вот я…

От тлеющих угольков ночного костра они подожгли палочки, которые дала им Алмена. Тонкий сине-зеленый дым заструился вверх, растворяясь в утреннем воздухе. Запахло так, как пахнет в вендийских храмах, где перед золотыми статуями с сапфировыми глазами днем и ночью курятся благовония.

— Либо наш будущий приятель спит где-нибудь недалеко, либо у него должен быть необычайно тонкий нюх, — заметил Конан.

— Алмена сказала, он спит в восточных болотах. Ничего похожего поблизости не видно. Будем ждать.

Ждать им пришлось не особенно долго. Едва перестала тлеть последняя палочка, как в воздухе справа от них послышался шум больших крыльев. Странное существо опустилось на край утеса шагах в пяти от приятелей. Было оно ростом с незабвенного змеекрыса Пха, но намного длиннее. На крыльях и хвосте росли перья зеленовато-ржавого цвета — каждое было размером с меч киммерийца. Голова, шея и трехпалые лапы были покрыты чешуей, блестевшей на солнце, как позеленевшие медные доспехи. Животное было похоже на гигантскую ящерицу, нацепившую на себя перья, чтобы походить на птицу. Золотистые глаза под тяжелыми морщинистыми веками смотрели сонно и хмуро.

— Он, видно, не очень-то рад, что мы его разбудили, — сказал Конан, примериваясь, как удобнее будет взгромоздиться на чешуйчатую спину.

— Алмена сказала, что он смирный и понятливый, — неуверенно проговорил Шумри, заставляя себя приблизиться к боку ящера.

— Погоди, я сяду первый, — киммериец устроился так, чтобы ноги его не мешали взмахам огромных крыльев, и несколько раз подпрыгнул, заключив: — Жестковато. Плохо он там питался, в своих болотах: одни кости.

Ящер, давая понять, что прыжки на его хребте ему неприятны, поскреб когтями песок и несколько раз беззвучно открыл и закрыл клюв.

— Ты долго будешь мечтать? — спросил Конан.

Шумри подпрыгнул и, держась руками за пояс киммерийца, устроился позади него. Конан ударил в чешуйчатые бока пятками.

Переваливаясь с боку на бок, как большая утка, ящер доковылял до края обрыва и сорвался вниз. В падении он расправил крылья и, мерно работая ими, с металлическим лязгом трущихся друг о друга чешуи и шорохом перьев, полетел к синеющей вдали полосе океана.

Конану было не впервой совершать перелеты на живых существах. У Шумри же совсем захватило дух. Ровная серо-голубая стена камня за ними, блестевшая в лучах солнца, постепенно отдалялась. Синяя полоса океана становилась все шире. В лицо напирал свежий ветер с ощутимым привкусом соли.

Когда полоса воды совсем приблизилась и можно было уже разглядеть фигурки людей, снующих по берегу и возле своих хижин, ящер медленно снизился и приземлился на одну из песчаных дюн. До селения он не долетел шагов пятьсот, видимо, чтобы не посеять панику среди бесхитростных рыбаков и их детей.

— Жалко, что путь оказался таким коротким, — посетовал Шумри, спрыгивая со спины летучего зверя. — Летел бы и летел дальше…

— Может быть, он довезет тебя прямо до Немедии? — спросил Конан.

Он почему-то медлил слезать с жесткого чешуйчатого хребта.

— Эй! Ты не будешь так любезен слетать на другой конец света? — спросил, дурачась, немедиец, заглядывая в сонный прищуренный глаз ящера.

Словно поняв его, тот затряс головой и заскреб лапами.

— Не хочет, — вздохнул Шумри. — А почему ты не слезаешь, Конан?

— Я возвращаюсь, — сказал киммериец. — Ты уж прости меня. Я решил это еще там, на обрыве. Вспомнил, что у меня тоже есть одно неотложное дело. А спустился вниз — чтобы тебе было веселее гарцевать на этой лошадке, — он похлопал ящера по зеленым бокам.

— За что же тебя прощать? Алмена очень обрадуется!

— В этом я не уверен, — усмехнулся Конан. — Но это не так уж важно.

— Удачи тебе… брат мой! Не знаю, что за неотложное дело тебя поджидает, но — удачи!

— И тебе удачи, брат! Пусть она выздоравливает, твоя Илоис! Пусть ты перестанешь пинать перекати-поле и займешься чем-нибудь более веселым и более достойным мужчины. Жалко, что мы расстаемся, — он взглянул на припухшую царапину на своей левой руке. — Только вчера породнились, а сегодня дороги наши разбегаются в разные стороны.