Багровое око

Как ни любопытно было немедийцу узнать смысл высочайшего повеления, любопытство свое он удовлетворять не стал. Оглянувшись на серую стену за спиной, он взмахнул над головой руками. Хлопок получился вялым из-за резкой боли в плече, от которой он потерял сознание.

Глава 3. Повелительница птиц

Очнулся Шумри от той же боли. Плечо горело и пощипывало. Кто-то втирал в него горячую мазь.

— Не бойся! Бонго залижет тебе рану, и она заживет очень быстро! — звенел над ним успокаивающий детский голосок.

В глаза ударила пляска солнечных бликов на воде. Соленый океанский воздух казался почти столь же сладостным, как воздух родины. Той самой родины, в которую ему никак не удается попасть…

Горячая мазь оказалась узким и шершавым волчьим языком. Как ни странно, зализывание помогало: боль в ране становилась слабее.

Шумри заметил, что они находятся теперь в другом месте. Песчаных домов поселка не было видно, куда ни кинь взгляд — лишь небо, море и белые волны дюн. Только у самого горизонта виднелась зеленая щетка деревьев или кустов.

— Где мы? — спросил он, пытаясь подняться и оглядеться.

— Мы забрели довольно далеко. Я часто ухожу с Бонго куда глаза глядят. Я ведь не ожидала, что ты вздумаешь вернуться. Прошел целый день и еще ночь, и вдруг ты вываливаешься. Весь в крови! Ты был как мертвый. Если б не Бонго, мне пришлось бы зарывать тебя прямо здесь, в песок!

Она ладошками зачерпнула песок и подбросила, показывая, как стала бы его зарывать для вечного успокоения.

Шумри покосился на зверя с благодарностью и осторожно погладил по загривку, на что тот клацнул зубами, словно сгоняя осу.

— Бонго не любит, когда его гладят. Он терпит это лишь от меня. Но как удачно, что мы встретили пастуха с козами! Бонго выпросил у него вот это. Держи! — Она протянула немедийцу большой ломоть остропахучего сыра.

Этот запах, по сравнению с вонью жесткого куска, брошенного ему в темнице, показался Шумри утонченным благоуханием.

— Но скажи мне, — спросил он, утолив голод, — неужели этих миров так много? И я могу до бесконечности ошибаться, все время попадать куда-нибудь, где хоть что-то напоминает мою Немедию?

— Миров много, я уже говорила, — сказала девочка. Ее лицо с полуоткрытым ртом, с тонкими ресницами, затенившими золотые искры в глазах, стадо задумчивым и печально-нездешним, — Никто не может их сосчитать. Столько, сколько шерстинок у Бонго, сколько песчинок на этом холме, сколько мыслей, мелькающих у меня в голове разноцветными картинками…

— Может быть, я быстрее доберусь туда, если поплыву дальше на корабле?

— Конечно, плыви! — обрадовалась девочка. — Я помогу тебе построить корабль. Мы соберем много веток! На берегу есть красивые ветки, извилистые, как рога, и живые, как птицы или ящерицы. Мы сплетем из них корабль, как большое гнездо! Он будет плыть долго-долго…

Шумри отвернулся и уткнулся лицом в вереск. Не подшутила ли над ним Алмена?! Он чувствовал себя игрушкой, живой игрушкой в маленьких прохладных руках, с легкостью пересыпающих из ладони в ладонь не то песок, не то судьбы, не то небесные звездочки…

— Не плачь! И не грызи зубами песок, он невкусный! У меня здорово гудит в голове после каждого из твоих прыжков. Она становится огромной, мне приходится сжимать ее руками, чтобы она не разлетелась в разные стороны! — Девочка смешно надула щеки и сжала за ушами свою голову. — Но так и быть, попробуем еще раз! Все-таки ты плохо ее помнишь, свою родину. Если бы помнил, попал бы с первого раза!

— Я не был там десять лет, — пробормотал Шумри.

— Не так уж это и много! Но мы попробуем еще раз. Не плачь! Пусть только рана твоя немного затянется. А то, если ты захочешь хлопнуть в ладоши, снова пойдет кровь!

Она вскочила и побежала прочь по песку, подскакивая и размахивая руками. Волк весело подключился к ее игре.

Шумри чувствовал слабость и головокружение от потери крови. Он откинулся спиной на пружинящий вереск и рассеянно наблюдал, как резвится девочка. Босые ноги ее семенили по песку мелко и плавно, руки мерно взмахивали, как крылья большой птицы, порой замирая в парении. Она то кружила, то неслась наперерез чему-то невидимому, то вычерчивала пятнышками неглубоких следов широко раскручивающуюся спираль.

У Шумри затекла рука, поддерживающая голову, он лег затылком в песок, и глаза его обратились в небо. Все оно, от горизонта до зенита, было в мельчайших черточках птиц. Но птицы двигались странно, не было хаоса в их мельтешении, казалось, кто-то невидимый ими руководит. Еще раз взглянув на девочку, в затем на небо, он с изумлением понял, что движения птиц точно соответствовали ее движениям. Она словно дирижировала мири адом белых и серых живых комочков, вышивающих по светлой голубизне гигантский движущийся узор.