Багровые реки

Анри Крозье, пятидесяти четырех лет, уроженец Ло и отставной военный, работал в местной полиции уже лет двадцать. Приплюснутый нос, тщательно прилизанные волосы, суровое, непроницаемое лицо. При этом он мог неожиданно проявить доброту и человечность. Крозье жил одиноко, без жены и детей, и нужно было обладать поистине неуемной фантазией, чтобы вообразить его в кругу семьи. Это одиночество сближало его с Каримом, но на том их сходство и кончалось. В остальном шеф был типичным провинциальным полицейским и типичным французом. Чем-то вроде гончей, стремящейся превратиться в немецкую овчарку.

Карим коротко постучал и вошел. Кабинет, заставленный металлическими шкафчиками-картотеками, насквозь пропах душистым трубочным табаком. Стены были завешаны дурацкими фотоплакатами, восславляющими французскую полицию. При виде этих «геройских» фигур Кариму снова стало тошно.

– Ну, что там за хреновина? – спросил Крозье, сидевший за письменным столом.

– Взлом в школе и осквернение могилы. В обоих случаях работали тихо и очень квалифицированно. Странные дела.

Крозье скривился.

– А что украли?

– В школе – пару старых классных журналов. На кладбище – пока неизвестно. Нужно бы получше осмотреть склеп...

– Ты думаешь, эти дела связаны между собой?

– Очень похоже. Два взлома в одно и то же воскресенье, в одном и том же городе... Здорово подпортит нам статистику.

Крозье начал прочищать свою почерневшую трубку. Карим усмехнулся про себя: шеф «косил» под знаменитых детективов пятидесятых годов.

– Вероятно, связь есть, – сказал он, понизив голос. – Конечно, надо сначала проверить, но...

– Я слушаю.

– В склепе захоронен мальчик с весьма оригинальным именем – Жюд Итэро. Он умер в восемьдесят втором году в возрасте десяти лет. Может, вы об этом слышали?

– Нет. Продолжай.

– Ну так вот: украденные классные журналы тоже относятся к восемьдесят первому и восемьдесят второму годам. И я подумал: вдруг малыш Жюд учился в этой школе в те годы и...

– У тебя есть доказательства этой гипотезы?

– Нет.

– Ты проверял другие школы?

– Нет еще.

Крозье продул трубку – ну прямо вылитый комиссар Попей! Карим подошел ближе и заговорил как можно вкрадчивее:

– Разрешите мне заняться этим делом, комиссар. Я нюхом чую: это очень странная история. Тут существует некая связь. Может, это все и ерунда, но я почему-то уверен, что работали настоящие «профи». Они что-то искали. Нужно прежде всего связаться с родителями мальчика, а затем как следует пошарить в склепе. Я... Вы что, не согласны?

Опустив глаза, Крозье усердно набивал табаком жерло трубки. Наконец он пробормотал:

– Это дело рук скинов[13].

– Кого?

Крозье поднял глаза.

– Я говорю, кладбище – это дело рук бритоголовых.

– Каких бритоголовых?

Крозье громко рассмеялся.

– Вот видишь, тебе еще многое предстоит узнать в наших краях. Эти типы – их десятка три – живут в заброшенном ангаре возле Кейлюса. Там раньше был склад минеральных вод. Это километрах в двадцати отсюда.

Карим задумался, не сводя глаз с Крозье. Волосы комиссара ярко блестели на солнце, точно смазанные маслом.

– Мне кажется, вы заблуждаетесь.

– Селье говорил мне, что могила еврейская.

– Да ничего подобного! Я просто сказал ему, что Жюд – имя еврейского происхождения. Но это ровно ничего не означает. На склепе нет никакой иудейской символики, и вообще, евреи предпочитают хоронить покойников среди своих. Комиссар, этот мальчик умер в возрасте десяти лет. В таких случаях на еврейских могилах всегда имеется символ, гравировка, в общем, нечто, объясняющее эту преждевременную кончину. Ну, вроде обрушенной колонны или надломленного деревца. Но это захоронение явно христианское.

– Ишь ты, какой ученый! И откуда ты все знаешь?

– Читал.

Но Крозье упрямо повторил:

– Там орудовали бритоголовые.

– Но это абсурд! Совершенно не типично для расистов. Даже обыкновенным вандализмом не пахнет. Воры явно что-то искали...

– Карим! – прервал его Крозье дружеским тоном, в котором, однако, слышалось легкое раздражение. – Я всегда прислушивался к твоим мнениям и советам. Но здесь командую я. Так вот, поверь старому сыскному псу и займись бритоголовыми. Наведайся к ним, и, я думаю, тебе это кое-что даст.

Карим выпрямился и сглотнул слюну.

– Один?

– Уж не хочешь ли ты сказать, что боишься кучки бритых сопляков?

Карим не ответил. Крозье обожал устраивать своим подчиненным такие испытания. Конечно, с его стороны это была подлость, но вместе с тем и знак уважения. Молодой араб вцепился в край стола. Ладно, если Крозье угодно поиграть, то и он доведет эту игру до конца.

– Комиссар, я предлагаю вам сделку.

– Ишь ты!

– Я съезжу к бритоголовым. Один. Потрясу их как следует и представлю вам рапорт сегодня же, до тринадцати часов. Но за это вы добудете мне разрешение обыскать склеп на законных основаниях. И еще я хочу потолковать с родителями малыша. Тоже сегодня.

– А если это все-таки скины?

– Это не скины.

Крозье раскурил трубку. Табак затрещал, как целый сноп люцерны.

– Ладно, идет, – сказал он со вздохом.

– Значит, после Кейлюса я займусь расследованием?