Багровые узы (ЛП)

— Защитить меня? — шиплю я, блокируя его удар, и тут же отвечая своим. — Как ложь о нашей матери может защитить меня? Что еще ты скрываешь от меня?

— Ничего! — восклицает он с явным отчаянием в голосе.

Мы продолжаем сражаться, не останавливаясь ни на секунду. Каждый удар сильнее, чем предыдущий, а мы все еще пытаемся выплыть из пучины боли и лжи, в которой потонула вся наша семья.

Наши тела сталкиваются, и мы замираем в таком положении, запыхавшиеся и все в синяках. В этот момент я замечаю уязвимость в зеленых глазах Винсента, и на мгновение мне безумно хочется поверить ему. Я хочу верить, что он никогда меня не предаст.

Тяжесть признания Винсента снова сокрушающей волной накрывает меня, заставляя задыхаться и пошатнуться. Мои руки предательски дрожат, когда я снова наношу удар, от которого он едва успевает уклониться, и в его глазах горит сожаление. Воздух в спортзале сгущается от напряжения, пота и горького привкуса предательства.

— Скажи мне, Амелия, — требует Винсент, уворачиваясь от моего очередного удара. — Чего ты так боишься? Что я причиню тебе боль? Что я не тот брат, которым ты меня всегда считала?

Я уклоняюсь от удара, нацеленного мне в ребра, и мое сердце колотится.

— Как я могу доверять тебе, если все, что я когда-либо слышала от тебя, было ложью? — спрашиваю я, и мой голос дрожит от гнева и страха.

— Как ты можешь спрашивать о таком? Мы семья, — отвечает он, блокируя очередной удар. — А семья должна защищать друг друга.

— И поэтому вы назначили цену за мою голову? — говорю я. Мои слова застают его врасплох, и я пользуюсь этим, что бы прижать его к земле. — Ты приказал кому-то убить меня, потому что отец хочет, что бы я, а не ты, стала главой семьи?

Глаза Винсента расширяются от шока, его грудь вздымается под моей хваткой.

— Что? Нет! Амелия, я бы никогда…

Его слова кажутся искренними, и я так хочу поверить ему, но мой разум съедают сомнения. Мое сердце колотится в груди, словно птица в клетке, отчаянно пытающаяся улететь. На мгновение я позволяю себе раствориться в знакомых глубинах его леденисто-голубых глаз, попутно ища любые признаки обмана.

— Ты действительно веришь, что я способен на подобное? — спрашивает он, все еще шокированный. — Я не знал, о планах отца насчет тебя, — говорит он побежденно.

Я отпускаю Винсента, отшатываясь от него, словно его прикосновения обжигают. Слезы затуманивают мои глаза, колени подгибаются, переизбыток эмоций, который я испытала сегодня вечером, буквально убивает меня.

— Я уже не знаю, чему верить, — признаюсь я и мой голос едва слышен. — Но если ты говоришь правду… Если ты действительно заботишься обо мне так сильно, как говоришь… Помоги мне. Помогите мне выяснить, кто приказал убить меня.

— Откуда ты знаешь, что за твою голову назначили цену? — спрашивает он.

В моей голове всплывают образы Алекса и Николая, но я понимаю, что не могу рассказать Винсенту об этом.

— Я не могу сказать. Ты должен просто довериться мне, — говорю я твердым голосом.

— Довериться тебе? — смеется он. — Ты приходишь сюда, обвиняешь меня в том, что я хочу твоей смерти. Потом говоришь, что была бы более чем счастлива, перерезать мне горло, если дело дойдет до борьбы за власть в нашей семье. Я тебя не узнаю.

— Все не так, — настаиваю я.

Винсент кивает, понимая серьезность ситуации.

— Хорошо, — говорит он. — Ну, расскажи мне. С чего ты взяла, что за твою голову назначена цена, и почему ты решил, что за этим стою я?

Я тру кулаками глаза, прогоняя слезы, которые готовы уже вот-вот вылиться наружу.

— Я не могу тебе сказать.

— Черт побери, Амелия! Больше никаких секретов между нами. Разберемся во всем вместе.

Слова Винсента эхом отдаются у меня в ушах, и я надеюсь, что он действительно имеет в виду то, что говорит. Но, не смотря на мою надежду, во мне слишком много сомнения сейчас, что просто так взять и слепо довериться ему.

— Клянусь, я не приказывал тебя убивать. — продолжает Винсент, и его голос дрожит от боли и растерянности. — Ты понимаешь, как абсурдно это звучит, стоит только произнести эти слова вслух?

Мое сердце сжимается, ведь я вижу в его глазах столько боли, но тень сомнения все еще находится где-то в глубине моего сердца.

— Я больше не знаю, кому я могу доверять.

— Тогда доверься мне, — умоляет он, и в его тоне сквозит отчаяние. — Пожалуйста… С тех пор, как мы были детьми, именно я всегда был рядом и присматривал ха тобой. Я не могу понять, как ты вообще смогла допустить мысль о том, что я когда-либо смогу причинить тебе боль.

Я колеблюсь несколько мгновений, душу раздирают противоречия. Я мечусь между любовью и преданностью к брату и мучительным сомнением в глубине моей души. Но когда я смотрю ему в глаза, я вижу проблеск чего-то настоящего. Я вижу брата, которого я знаю и люблю.

— Хорошо, — шепчу я, кладя руку ему на предплечье.

Мы оба буквально подползаем к ближайшей стене и используем ее как опору, что бы скатиться по ней и сесть на пол.