Багровый лепесток и белый

— Просто помни: если сопротивляешься, всегда больнее.

— Говорят, ваше выздоровление иначе как чудом не назовешь, — миссис Агнес Рэкхэм обращается к миссис Эммелин Фокс. 

Миссис Фокс благодарит Розу, принимая от нее чашку какао и ломтик фруктового кекса.

— Чудеса — большая редкость, — кротко, но твердо напоминает миссис Фокс хозяйке. — И Бог склонен приберегать их для случаев, когда ничто другое не помогает. Я предпочитаю думать, что меня просто вылечили.

Но этого Агнес не приемлет. Помилуйте, перед нею сидит женщина, которую она в прошлый раз видела, когда та, едва переставляя ноги, шла через церковный двор, словно какое-то Mоmento mort… И за ней следовал шепоток отвращения да жалости. А сейчас миссис Фокс выглядит совершенно здоровой, что особенно заметно по ее лицу: череп, который так противно стремился обнаружить себя, теперь словно облекся плотью, и глазницы больше не кажутся запавшими. Более того, она выглядит почти миловидной! Кстати, она и вошла без палки, ступая с уверенностью (столь же несомненной, сколь и загадочной) человека, который знает, что ему достанет духу и сил на целый день.

— Вы находились в Обители Целительной Силы, не так ли?

— Нет, в больнице святого Варфоломея, — отвечает миссис Фокс. — Помните, вы писали мне туда…?

Эммелин отнюдь не уверена, что миссис Рэкхэм что-то помнит, потому что, честно говоря, сегодня она кажется несколько рассеянной. В пользу этого говорит хотя бы уж то, что в холле стоят чемоданы, громоздятся груды шляпных картонок, лежат свернутые зонтики и все такое — явно кто-то собрался в поездку. Однако заданного миссис Рэкхэм вопроса хозяйка словно не расслышала.

— Может быть, я не вовремя? — делает еще одну попытку Эммелин. — Эти чемоданы в холле…

— Ничуть, — говорит Агнес. — В нашем распоряжении — несколько часов.

— Несколько часов до чего?

Но у миссис Рэкхэм ответ один — и на прямой вопрос, и на деликатное прощупывание намерений:

 — До того, как нас могут прервать чем-то нас не касающимся, — успокаивает она гостью.

Роза подносит серебряное блюдо, и миссис Рэкхэм выбирает ломтик кекса с левого краю, куда прислуге велено всегда класть самые тонюсенькие. Тот, что в ее пальцах, тонок настолько, что цукаты в нем просвечивают насквозь.

— Ах, погодите, миссис Фокс, — жеманничает она, откусывая крохотный влажный краешек кекса, — вы хотите сказать, что были вырваны из челюстей… сами знаете чего, не более экстраординарным способом, чем просто хороший уход?

Эммелин спрашивает себя: неужели за долгие месяцы ее болезни столь радикально изменились правила светского общения: очень уж странный происходит tete-а-tete. Что ж, она ответит в том же ключе.

— Я никогда не объявляла, что у меня чахотка. О том, что я больна чахоткой, говорили другие, и я не спорила. Существуют более важные темы для споров, не правда ли?

— Генри нам говорил, что определенно видел вас при смерти, — не сдается миссис Рэкхэм.

Миссис Фокс недоверчиво моргает, кажется, будто она вот-вот вспылит. Но она откидывает голову на спинку стула, и ее большие серые глаза влажнеют.

— Генри действительно видел меня в самом скверном состоянии, — вздыхает она. — Вероятно, для него было лучше, что я исчезла на время и возвратилась уже после того, как все кончилось.

Всматриваясь через ограду трагедии в туманную долину недавнего прошлого, где еще можно было увидеть Генри, Эммелин не замечает, что Агнес по-детски радостно кивает, взбудораженная этим очевидным признанием сверхъестественных сил…

— Хотя я действительно говорила ему, что поправлюсь. Помню, я рассказывала ему про календарь моих дней, который Бог в меня вложил. Я не знаю, сколько именно в нем листков, но чувствую, что их осталось куда больше, чем думали окружающие.

Теперь Агнес только что не ерзает от возбуждения. О, иметь в себе такой магический календарь, быть в состоянии удостовериться (вопреки подсчетам этой гадкой газетной статейки, которую она просто не в силах выбросить из головы), что ей осталось жить больше, чем 21 917 дней! Может ли она отважиться и потребовать, чтобы ей открыли секрет прямо здесь и сейчас, в собственной гостиной, холодным утром начала ноября? Нет, надо действовать осмотрительно, она видит: в миссис Фокс есть нечто потаенное, что Агнес узнает, разглядывая изображения мистиков и людей, переживших смерть. Да ведь в книге, которую она прячет под вышиванием, «Иллюстрированные доказательства спиритуализма», есть гравюра, сделанная непосредственно с фотографии одного джентльмена, американского индейца, в ожерелье из ядовитых змей, лицом поразительно похожего на миссис Фокс!

— Но расскажите мне, — говорит Агнес, — что вы принесли в этом пакете?

Миссис Фокс с усилием выходит из задумчивости и берет в руки тяжелый бумажный пакет, прислоненный к ножке ее стула.

— Книги, — говорит она, доставая и вручая миссис Рэкхэм совершенно новый том. Одну за другой передает она и тощенькие книжечки под такими названиями, как «Христианское благочестие в повседневной жизни», «Основа мужского безумия», «Теории Карлейля и христианская доктрина: друзья или враги?»