Ударной волной Сашку повалило на пыльную землю, а сверху, казалось, нескончаемым дождём посыпались обломки. Кто-то потянул его за воротник бронежилета, затащив в небольшой проулок между какими-то сараями и старыми перевёрнутыми лодками. В отблесках взрывов он увидел тёмную, угловатую тень. Хорунжий знаками показал двигаться за ним. Они свернули куда-то на узкую тропинку, ведущую вниз к берегу. Что-то липкое залило лицо. Сашка вытер мокрый лоб порванным где-то рукавом камуфляжной куртки. На выгоревшей ткани осталось тёмное пятно – и Сашка как-то совершенно отстранённо подумал, что это наверняка его кровь.
Отвлёкшись, он чуть не упал, споткнувшись о лежащий поперёк улицы труп, казавшийся чёрным на фоне светлого песка под ногами и застывший в какой-то неестественной позе с торчащими в разные стороны руками и ногами. Ещё через несколько минут карабканья и постоянного шипения хорунжего, чтобы он пригнулся и не отсвечивал, они оказались возле полуразрушенного лодочного сарая, за которым притаились несколько человек. Ещё несколько, заняв позиции впереди и по сторонам, постреливали изредка куда-то в темноту скупыми короткими очередями. До них им пришлось по-пластунски на животе ползти, прячась от визжащих над головой разноцветных плетей, стегающих сопротивляющийся берег со спокойного и тёмного, как и небо над головой, моря. В одном из людей Сашка узнал сотника, что-то кричащего в переносную рацию.
Первым к сотнику подполз хорунжий и, не тратя время на представления по форме, просто тяжело и веско доложил:
– Нема склада. Беспилотник прямо на крышу фугас скинул. Человек десять лёгким оружием успели вооружить, прежде чем крыша в подвал рухнула. Писаря вашего – того, и ещё двоих с ним. Я их и не знаю.
– И что мне теперь прикажешь делать без тяжёлого вооружения?! – яростно заорал на него сотник. – Сколько раз вас, олухов, в Ставке просил выделить больше? У меня только что последнего бойца с наплечником выбили…