Багровый рассвет

– И нам эти самые эвристики помогут выжить, выбраться из этого вонючего трюма и не попасть под ятаганы янычар? Забыть то, что эти твари сделали с сотником и сотнями наших там на берегу? О чём ты, старик?! – устало и зло отмахнулся от него хорунжий.

– Просто послушайте, что я вам скажу. Кто знает! Может, это и поможет вам, молодым, понять, как сложна и безжалостна кажущаяся вам сейчас простой как палка жизнь, и вы сможете выжить. Настоящее скользит и уходит, словно песок между пальцами, и определяет свою материальную весомость лишь в воспоминании о нём. Да, мы не люди даже – мы бесполезные заготовки. Но только нам самим решать, кем мы можем стать. Или Богу, если он всё же есть там в небесах.

Его перебил хорунжий, усмехнувшись, буркнув:

– Как там было в священном писании?! Простить врага?! Бог простит, а вот как раз наша задача организовать поскорее их встречу.

Старик молча, внимательно разглядывал окруживших его израненных земляков, но тут же встрепенулся и ответил:

– Да, да, все мы сильно озлоблены, но… Не правда ли, мы охотно соглашаемся с теми людьми, которые столь же охотно соглашаются с нами. Мы ходим на встречи, на которых преобладают близкие нам взгляды, а наши друзья, скорее всего, разделяют наши вкусы и убеждения. Мы стараемся избегать отдельных людей, групп и взглядов, которые могут заставить усомниться в правильности нашей жизненной позиции. И в сегодняшние времена это достигло просто гигантского размаха – целые страны, или то, что от них осталось, и города не хотят знать и видеть о других более того, что они уже знают. Люди не любят, когда в их сознании сталкиваются конфликтующие представления: ценности, идеи, верования, эмоции. Чтобы избавиться от конфликта между установками, мы бессознательно ищем те точки зрения, которые уживаются с нашими взглядами. Мнения и взгляды, угрожающие нашему мировоззрению, – игнорируются или отвергаются.

– Мне что нужно – понять этих, наверху?! Почему они нас убивают, режут, мучают?!! – вокруг раздалось глухое ворчание пленников и возгласы, что старик спятил от пережитого.

Открыто посылать куда подальше старого и уважаемого агронома не хотели – всё бывало на этой страшной войне, но потерять сострадание к своим раненым – телом и душой – означало, наверняка, проиграть, и бесповоротно.

– Вы все согласны, как я вижу, с мнением моего более пессимистичного соседа, – словно не замечая возгласов вокруг, продолжил агроном. – Но это не правильно. Искажение в пользу своей группы – древний рефлекс, такой же древний, как и вся наша цивилизация, и, по всей видимости, неискоренимый. Мы склонны соглашаться с мнением людей, которых мы считаем членами своей группы, и отвергать мнения людей из других групп, и это нормально. На кого ещё можно рассчитывать в этом мире, кроме как на людей, которые живут рядом с тобой: воюют и разделяют ценности и надежды на будущее. Это проявление наших самых первобытных тенденций. Мы стремимся быть заодно с членами нашего племени. На уровне нейробиологии такое поведение связано с нейромедиатором окситоцином. Это гормон гипоталамуса, оказывающий мощное воздействие на психоэмоциональную сферу человека. Сразу после родов окситоцин участвует в формировании отношений между матерью и ребёнком, а в более широком плане помогает нам формировать крепкие связи с людьми из нашего круга. В то же самое время окситоцин вызывает в нас подозрительность, страх и даже пренебрежение по отношению к посторонним, как, например, не без основания и отношение к нашим нынешним тюремщикам из Чёрного Халифата. Это как раз и демонстрирует тот странный продукт эволюции, в которой выживали лишь те группы людей, которые успешно взаимодействовали друг с другом внутри племени и эффективно отражали нападения извне. И хочу заметить, что наша группа, да, что уж скрывать – народ, является замечательным примером выживания и взаимодействия. Но, как и прежде, когнитивное искажение в пользу своей группы заставляет нас неоправданно высоко оценивать возможности и достоинства людей рядом и отрицать наличие таковых, преуменьшать их у лиц, нам лично незнакомых. И это как раз тот же случай, поэтому мы и оказались здесь и сейчас.

– Что вы хотите этим сказать? – равнодушно спросил его хорунжий.

– Хорошо, я попытаюсь объяснить это немного по-другому. Этот эффект также известен как стокгольмский синдром. Это встроенный в каждого из нас защитный механизм, заставляющий искать аргументы оправданности своих действий. Бессознательно мы стремимся доказать, что что-то, всё равно что: деньги, работа, усилия, – были потрачены не зря. Особенно если они были большими. Социальная психология объясняет эффект рационализации просто – человек готов пойти на что угодно, лишь бы избежать когнитивного диссонанса. Сделав что-то ненужное, мы создаём конфликт между желаемым и действительным. Чтобы снять психологический дискомфорт – действительное приходится долго и тщательно выдавать за желаемое.

– Вы имеете в виду, что все наши потуги на Острове не имели перед собой будущего? – перебил старика кто-то из сумерек трюма.