Багровый – цвет мостовых

Тут же в дверях появился Гаэль; он выглядел измотанным и опечаленным. Задумав приободрить его, ребенок не без волнения решился вести с ним диалог на французском.

– Почему ты грустишь? – робко спросил Тома, боясь допустить ошибки.

Гаэль лег на диван, поэтому малыш не мог заметить его на миг появившейся улыбки.

– Я не грущу, – отвечал ему старший на своем родном наречии. – Это всего лишь усталость.

Тома бросил сочувственный взгляд на друга, а затем снова посмотрел на книгу, которую держал в руках.

– Гаэль? Что это за… – малыш задумался, припоминая иностранное слово, однако сдался и произнес его на английском: – …язык?

Он передал ему пьесу, и студент, едва увидев обложку, с готовностью сообщил:

– Итальянский.

– Ты и его знаешь? – удивился мальчик.

– Да, – без хвастовства сказал юноша. – Мой отец – корсиканец, переехавший в Реймс. Мать – француженка. Мы, конечно, чаще использовали французский, но и итальянский тоже не редко звучал в нашей семье. Он как второй родной язык для меня.

Новый факт еще больше поразил Тома.

– Сколько языков ты знаешь? – расспрашивал он на английском, однако Гаэль, видимо, бросил ему вызов, продолжая говорить на французском.

– Французский, итальянский, английский. Также учу латынь и планирую в скором времени приняться за греческий.

Мальчик присел на край дивана и сочувственно вздохнул:

– У тебя, верно, голова трещит от таких знаний.

Студент засмеялся, привстал на локтях, и затем сел рядом с юным другом.

– Нет, – покачал светлой головой он. – Мне это приносит радость. Ты и сам понимаешь.

Несколько минут они оба молчали. Слышен был лишь марш часовых стрелок. Лицо молодого человека снова омрачила тоска.

– Ты был прав, Тома, – тихо признался Гаэль. – Я и впрямь опечален.

Мальчик с тревогой посмотрел на друга, ничего не говоря и дожидаясь, когда тот продолжит.

– Сейчас, как ты знаешь, июнь. Я окончил колледж несколько недель назад и тянул время, хоть у меня заканчивались деньги. Что я имею в виду?..

Снова молчание. Война меж мыслями является причиной запинок и долгих пауз.

– Мне нужно уезжать, – сокрушенно доложил Гаэль, не в силах смотреть на собеседника; однако если бы он перевел взгляд, то наткнулся бы на преданную, исполненную решительности улыбку.

Когда-нибудь люди научатся смотреть в глаза.

– Все еще не понимаю из-за чего ты грустишь, – просто заявил Тома. – Я ведь поеду с тобой.

Студент живо обернулся, не веря своим ушам; на его лице застыла неловкая милая улыбка. Крепко обняв ставшего столь дорогим мальчика, он пробормотал:

– А я опасался, что ты захочешь остаться…

– Ни за что! Ни за что! – выпалил Тома, округляя глаза. – Я никогда с тобой не расстанусь! Никогда. Если кто-то нас разлучит, я сбегу от него и найду тебя все равно!

Тронутый такой бескорыстной верностью, Гаэль поднялся с дивана и стал напротив мальчика, с наигранной торжественностью произнося слова:

– Властью, данной мне мною, – эта фраза вызвала хохот у ребенка; юноша же, сохраняя артистизм, был якобы серьезен. – Объявляю Тома, пяти лет от роду, моим братом, и обещаю верой и правдой служить ему, помогая в трудную минуту.

Стоя на диване, Тома был практически на одном уровне с Гаэлем.

– Я принимаю эту честь с благодарностью, – ребенок подражал тону старшего; во взоре его не прослеживалось и намека на фальшь. Он у обоих излучал искренность. – Я буду предан тебе вечно!

Если бы кто-нибудь посторонний наблюдал эту сцену, он бы назвал ее слишком театральной. Однако, так как в комнате не нашлось ни единого, кто мог судить, души двух людей верили и четко знали, что произнесенная речь не пуста.

Этим же прекрасным вечером Гаэль и Тома вместе пошли в город и купили два билета на поезд до Плимута и на пароход, отчаливавший вечером следующего дня. Придя домой, они собрали вещи, и молодой человек отплатил хозяину дома за аренду.

Часа в четыре утра жильцы оставили комнату, а в шесть – завтракали, слушая стук колес поезда. Прибыв в Плимут, путники отобедали и разместились на пароходе.

Ночью не появлялось желание спать. Тома, выйдя на палубу, завороженно смотрел на удаляющуюся землю, а когда и ее очертания поглотил мрак, мальчик поднял голову и долго смотрел на небо.

Путь

домой

На утро пароход прибыл в Кале.

Помогая Гаэлю нести его вещи, Тома был слегка рассеян; его расширенные глаза пробегали по каждому пассажиру, любому прохожему; здания и природа в виде одиноких деревьев также не оставались обделенными его вниманием.

– Тома, будь внимательнее! – остерег малыша Гаэль, когда они вместе сошли с судна.

Мальчик обернулся, но от неожиданности не сразу разобрал по-французски. Новый для него язык теперь звучал везде. Он не являлся напечатанным текстом на пожелтевших страницах, он был свеж, дышал, жил, доносился из уст окружавших мальчишку горожан, звучал в разных тембрах и с множеством интонаций. Чувствуя разгорающееся волнение, Тома не отходил от своего названого брата дальше, чем на метр. Голова его кружилась от потока голосов. Задрав голову, он посмотрел на Гаэля; взгляд того был ясен и полон нежности.