Баязет

— Куда майор?

— Тысяча триста сажен, — ответил Потресов. — Накрыть редут, и заодно проверим, провалится ли потолок во дворце.

Штоквиц сложил в рупор ладони и прокричал в пальбе и грохоте перестрелки:

— Четверть ведра ставлю!

— В редут, в редут, — раздались голоса.

— Слышите, — повторил Штоквиц, — четверть ведра!

— Братцы, на радостях упьемся!

Штоквиц радостно захохотал:

— Болваны! Воды, а не водки… Четверть ведра!

Потресов поднялся по лестнице. Прошел в комнату, где, присев на низком лафете, торчало орудие. Подкатили заряды, пробанили на всякий случай ствол — пфук-пфук, зарядили.

— Эх, нет Кирюхи Постного! — сокрушался фейерверкер.

— Наводи, — ответил майор, и кто-то тронул его за локоть. — Уйдите, барон, уйдите отсюда!

Клюгенау помог сдвинуть станину:

— Не надо гнать меня. Будем падать вместе…

— Готова! — крикнул фейерверкер.

— Отойди… — Потресов скинул фуражку, мелко и часто перекрестил орудийный хобот. — Можно, — сказал, — пали…

В дымном обвале выстрела, корежа настил пола тормозными крючьями, откачнулась назад хоботина орудия. В зловонии пороха замелькали лица канониров, что-то треснуло, что-то закачалось.

Но сооружение выстояло, и пушка, тихо пошипывая, уже поглощала второй заряд.

— Кажись, попали, — сказал фейерверкер.

— Пали, — ответил Потресов, и над старым редутом снова взмыло огнем и дымом; толпа турок покатилась прочь…

Клюгенау сбегал вниз, посмотрел, как стоят бревна под полом, и вернулся довольный.

— Трещат, но держать будут, — сказал он. — Впервые в жизни я ощутил вкус к риску в расчетах…

Штоквиц навестил Сивицкого в госпитале; тот без спора налил ему четверть ведра профильтрованной воды, благо сегодня все надеялись уже покинуть крепость. Не поленился комендант своими руками притащить воду к артиллеристам, и ее тут же выпили, не прекращая стрельбы.

— Сейчас наш Исмаил-хан, — рассказал Штоквиц майору, — разглядел в одном всаднике на белом коне своего братца. Вы, майор, случайно не подбейте ханского родственника, а то ведь, сами знаете, Россия бедна генералами! ..

В планы турок не входило допущение русских войск на улицы города, и потому длинные ряды вражеских колонн, разбрасываемые взрывами гранат, тут же смыкались, чтобы перехватить отряд Калбулай-хана еще на подходе к городу.

— А турок многовато, — заметил Сивицкий.

— Да, — согласился Китаевский, — турок немало, а наших войск что-то немного. И вот я думаю…

Пуля чиркнула в переплет окна.

— Знаю, что вы можете думать, — сказал Сивицкий. — Не напрасно ли мы отдали артиллеристам четверть ведра воды? Если желаете знать мое мнение, то я скажу честно: напрасно!

— Вы не верите? — спросила Аглая.

— Голубушка, если это правда, что Исмаил-хан узнал в голове колонны своего брата-генерала, то… Вы же сами понимаете, братья потому и братья, что весьма похожи друг на друга!

— А я верю, — сказала женщина. — Они не могут не знать, что происходит здесь, и они прорвутся к воротам крепости.

— Может быть, — уныло ответил Сивицкий. — Очевидно, бывает и так, что с одной ветки два яблока различны на вкус. Впрочем, не будем отвлекаться…

Вновь прибывший отряд Калбулай-хана Нахичеванского вступил в соприкосновение с войсками Фаик-паши, и жаркая перестрелка тянулась весь день, поддержанная огнем из крепости, продолжалась вечером, и вот над Баязетом уже насела черная азиатская ночь.

Появилось уныние.

— Что ж, — сказал Карабанов, — винить их даже нельзя. Если бы они рискнули просочиться к нам через этот страшный лабиринт стен и саклей, сколько бы их дошло? .. Мы, господа, знаем это по себе, когда втягивались в крепость после рекогносцировки.

— Да, — буркнул Штоквиц, — человек сто дошло бы!

— Меньше. Полсотни.

— Никто, господа, не дошел бы, — закончил разговор штабскапитан Некрасов, и, после неуверенных возражений, с ним были вынуждены согласиться.

— Здесь нужна армия, — сказал юнкер Евдокимов.

— Или полководец, — съязвил барон Клюгенау. И потянулась ночь.

— Выручат, — говорили солдаты. — Видать, не вся подмога собралась. Погодим до утречка, потерпим…

Спать в эту ночь было невозможно. Спасение где-то рядом, радостно сознавать, что во мраке сейчас стоит русское войско. В крепости звучал смех, люди стали шутить над своими бедствиями.

Ватнин мечтал:

— Первым делом, братцы, в баньку пойдем. Блондинок из хурды своей вытрясем, волоса обкорнаем, париться будем.

— А я на майдан сразу же, — хвастался Дениска. — Арбуза два украду, в тенек засяду и сожру, даже корок не останется.

Вахмистр Трехжонный крутил своей плеткой.

— Я не так, — сказал он, — я барской еды попробую. Ни копейки домой не пошлю, все на харчи сладкие потрачу.

— Ну и дурак будешь! Рази же слаще хлеба нашего, да с сольцей, бывает что? Мне бы краюшку, братцы…

— Огурчик ба-а! — совсем размечтался Ватнин.

Карабанов молчал, улыбаясь тонкими губами, Дениска докурил цигарку до половины, протянул ее поручику:

— Ваш черед, ваше благородие.

— Спасибо, братец.

— Говорят, — снова начал Трехжонный, — будто есть хрукт райский, анансом зовется. Вот, господин поручик, вы из благородных происходите

— ели вы таку штуку?

Андрей захотел присесть в углу на короточки, но его остановили: