Он вышел во двор и круто повернул в сторону подземных галерей, привлеченный каким-то шумом. Егорыч, как выяснилось, ходил за водой, но воды не достал, а притащил в крепость пленного с кляпом во рту, одетого в турецкий мундир, с повязкой мусульманского полумесяца.
– Что за гусь? – подошел Ватнин.
– Да вот, – пояснил Егорыч, – духами пахнет, будто девка гулящая. А винишко-то во фляжке его – дурное, не приведи бог: лошаку дай хлебнуть – так он самого губернатора залягает!
– Поставь его, – велел Ватнин и отвел руку назад.
Казак поставил пленного на ноги, и есаул, слабо разбираясь в символике крестов и полумесяцев, тут же треснул чужака по зубам. Да так ловко получилось, что тот, залетев в угол, вдруг начал сладко зевать, словно вечер уже наступил, а постель давно разобрана.
– Ходют здеся, – буркнул Ватнин, –
Случайно подоспел Карабанов: посветил спичкой.
– Это красный крест турецкого султана. А сам он скорее всего просвещенный мореплаватель… Послушайте, сэр, – поручик растолкал пленного, – что привело вас сюда?
Представитель общества «Staffort-Hause» оглядел мрачные своды подземелья, по стенам которого бегали скользкие мокрицы, надолго остановился взглядом на лице Карабанова, худом и обросшем бородою.
– Вы ошиблись, – ответил он по-английски, – я всего лишь наблюдатель, присланный сюда одной из редакций лондонских газет… Помогите мне подняться!
Карабанов подал ему руку:
– Значит, вы англичанин?
– Нет, я француз.
Проверили по бумагам – житель Гамбурга.
– Ты не мути, – и Ватнин показал свой кулак.
Под этой угрозой пришлось раскаяться во лжи.
– Видите ли, я… испанец, – ответил вдруг немец по-русски, но с каким-то акцентом. – Родился в Кракове, долго жил в Выборге, после чего уехал воевать в Мексику.
– А это где? – спросил Ватнин, вытягивая револьвер наружу и внушительно щелкая курком.
Пленный упал на колени.
– Я сказал правду! – крикнул он Карабанову. – Сохраните мне жизнь, и я обещаю скинуть этот мундир. Я сегодня же уеду в Египет, где меня ждет невеста из богатой семьи алжирских евреев!
Карабанов придержал револьвер в руке есаула.
– Простите, – извинился он, – но я так и не понял, какой же национальности будут ваши дети?
– Очевидно, греческой, ибо моя сестра замужем за фанариотом и зовет меня после свадьбы жить в Афинах.
– А это где? – спросил Ватнин.
– Это уже в Греции, сотник, – пояснил Карабанов. – Он совсем, видать, запутался, этот малый. Черт с ним, нам из его продажной шкуры даже лаптей не сплести… Пускай ползет куда хочет. Я спать пойду…
Карабанов ушел, и человек Вселенной, над головой которого прошумело столько знамен, быстро юркнул в амбразуру, поспешно скрываясь в ночи. Егорыч, до этого времени молчавший, нащупал на мушку винтовки его согнутую от страха спину, и выстрел эхом заблуждал в подземелье.
– Даром я тащил его, што ли? – сказал казак, и Ватнин с ним согласился.
– Так-то, – сказал, – оно и вернее будет…
Прошел есаул в свою клетушку, затеплил фитиль.
Сапоги снимать не стал, подложил под ноги лошадиную попону; старенькая койка заскрипела под его грузным телом.
– Почитаем…
Хвать рукой – а книжицы-то и нету: видать, курят уже, стервецы. Ругаясь, Ватнин поднялся на фас. В слабо освещенном угловом каземате светился огонек чьей-то цигарки.
– Ты, Дениска? – спросил Ватнин.
– Я, сотник…
Ватнин выдернул из зубов казака цигарку. Высыпал табак, развернул обгоревшую бумажонку. Прочел: «…глазами гляди весело, отвечай бодро…» Перевернул бумажку с другой стороны: «…ногу ставь плотно, каблука не жалея…» Ватнин ткнул бумажкой в нос Дениске:
– Она?
– Мой грех, – сознался казак. – И табачку не стало во что завернуть. А корочку-то мы не скурили. Вот она, ваше благородие, зелененькая!
Ватнин треснул Дениску по башке переплетом:
– До чего же ты… беспокойный!
………………………………………………………………………………………