Баязет

– Молодцом, – похвалил его Пацевич. – Итак, господа, казакам готовить лошадей, солдаты пусть получают сухари и патроны. Бурдюки с ночи заполнить свежей водой. Дело начнется завтра…

Когда офицеры выходили на улицу, Андрея тронул за локоть полковник Хвощинский:

– Я удивлен, господин Карабанов… Вы же сами, помните, пришли ко мне, так верно рассуждали… Вы даже заметили тогда, что возлагаете столько надежд на это совещание. И вдруг – пошли на поводу у Пацевича!

– Мне все надоело, – сказал Карабанов. – Тучи уже собрались, так пусть же гром грянет.

– Я не понимаю вас…

– Ах, что тут не понимать! Мне действительно все равно. И черт с ним со всем!.. Чем скорее, тем даже лучше…

– Тогда простите, – сказал Хвощинский. – Выходит, что я ошибался в вас…

Разбитый и раздавленный, словно на него навалили какую-то непомерную тяжесть, Андрей бесцельно бродил весь этот день по майдану.

11

Закрыв глаза и запрокинув к небу нехитрые мужицкие лица, горнисты протрубили свой зов:

«Вставай, вставай, вставай! Печаль дорог, ночные костры, шорохи пикетов, звон сабель и треск штыков, – вставай, солдат: они ждут тебя!»

Над барабанами повисли легкие быстрые палочки и вот упали, замолотили по тугим звонким шкурам: тра-та-та-та-та-тра-тра.

«Иди, солдат, не забыл ли ты чего в казарме? Иди, не ты первый, не ты последний, кому суждено умирать за Россию… Так иди же, солдат; мы тебе барабаним самый веселый сигнал – сигнал похода!»

– Седьмая рота Крымского полка… арш!

– Батальон Ставропольского полка… арш!

– Елизаветопольцы, эриванцы… арш!

Качнулись ряды штыков, звякнули у поясов манерки, белая волна солдатских рубах вдруг повернулась пропотелыми спинами, и вот уже – пошла, пошла, пошла: молодые и старые, рязанские и тамбовские, питерские и ярославские, женатые и холостые, веселые и печальные – они пошли, пошли, пошли; и вот они уже выходят за ворота Баязета, они идут, а барабаны рокочут им вслед, а трубы трубят им вслед…

– Пошли, – сказал Ватнин. – Кому-то, видать, в Тифлисе крестом пофорсить захотелось… Будут кресты, гадючьи души!..

На рысях, обгоняя пехоту, рванулась первая сотня. Ветер распахнул казачьи черкески, мелькнули газыри, звон стремян, лошадиный храп и фырканье – все это пролетело и унеслось куда-то…

– Карабанов! – крикнул Штоквиц. – Выводите свою сотню… Вы пойдете слева…

– Выведу, – неласково отозвался поручик. – До ночи успеется… Все там будем!

Он ни за что дал по зубам своему Лорду, нехотя поднялся в седло. Так же нехотя, встав в голову колонны, вывел сотню из крепости, выстроил вдоль рва и медленно объезжал ее, всматриваясь в казацкие лица.

– Подтяни стремя… Воды не забыли?.. Закрой саквы… Пику подвысь… Что смеешься, дурак?..

И тут увидел, как из распахнутых ворот Баязета, на своей длинноногой лошади, выехал полковник Хвощинский. Аглая шла рядом с ним, в белом нарядном платье с алой розой, проколотой у плеча, как будто шла к венцу, и держалась рукой за стремя.

– Со-о-отня!.. – начал команду Андрей, но в горле у него вдруг что-то перехватило, и он замолк…

Хвощинский перевесился с седла и поцеловал на глазах Карабанова свою жену долгим поцелуем. Они что-то сказали друг другу. И полковник засмеялся.

– Хорошо, – донеслось до Андрея, – я буду ждать…

Потом Аглая забежала вперед и, взяв лошадь под уздцы, повела ее за собою на поводу. Полковник, глядя куда-то далеко-далеко, молча покачивался в седле, а жена шла перед ним и вела его лошадь.

И, не выдержав, Андрей отвернулся:

– За мной, сотня, рысью… марш!..

ПОД ЯТАГАНАМИ

Я был тогда молод и, как мне кажется, многого не понимал. Мы кровью расквитались за чужие ошибки, но… если бы видели, как мы умирали! Я не знаю, какие чудовищные цветы могли взрасти на той земле, что напоена нами. Но я видел своими глазами, как змеи в пустыне припадали к ранам убитых и пили их кровь, толстея от этой крови. И нам не было страшно – мы знали, за что сражаемся, и престиж русского солдата оставался за нами!..

Юнкер А. Н. Евдокимов

1

И вот – горы. И вот – простор. И вот – ночь. «И вот я, поручик Андрей Карабанов. Чего хочу я от этой жизни? Чего не хватает мне?.. Все, кажется, уже было: и любовь, и пороки, и гордость, и унижение, и все-таки что-то не пережито… Знать бы – чего я хочу?»

Карабанов повернулся в седле к одному казаку:

– Послушай, ты чего-нибудь хочешь сейчас?

– До матки бы съездить, – вздохнул тот печально. – Старая уже… Крышу бы ей подновил, девок бы станишных пощупал. А потом и опять на коня можно!..

– Завидую я тебе, – сказал поручик. – Как все просто у вашего брата…