А ту первую встречу со Сталиным Николай Константинович запомнил в деталях. На совещании в Кремле ему поручили сделать сообщение об обеспечении народного хозяйства и армии горючим в связи с нарастанием опасности войны. Конечно, волновался сильно. Тщательная подготовка к докладу, томительное ожидание в приемной, и вот он в том самом кабинете! Обстановка вполне деловая. Кто-то показал, где можно присесть. Огляделся… Да, это он, знакомый по фотографиям облик, полувоенный френч, знаменитая трубка. Начал докладывать. Как и задумывал, специально остановился на проблеме ускоренного развития промыслов за Волгой. Голос звучал спокойно, уверенно. Чувствовалось, что Сталин слушает внимательно, не перебивает. После доклада последовали вопросы — четкие, конкретные. «Какое оборудование вам нужно? Какие организационные усовершенствования намерены ввести? Что более всего сдерживает скорейший успех дела?» Не откладывая на потом, тут же приняли соответствующие решения.
В кремлевском кабинете он находился 2 часа 15 минут. Первая встреча окрылила. Неужели Сталин так хорошо разбирается в нефтяных проблемах?! Никаких лишних слов, громких фраз! Все по делу! Недаром говорят, что вождь закалялся в Баку! Видимо, и 29-летний Байбаков произвел хорошее впечатление. Сталин молодого нефтяника запомнил, начал выдвигать…
«Присаживайтесь, товарищ Байбак!», «Как дела, товарищ Косыга?» Нет, разумеется, Иосиф Виссарионович знал, как зовут его выдвиженцев. Коверкал их фамилии совсем не грубо. Ему нравилась новая волна управленцев. Молодые, энергичные, образованные, профессионалы. За каждым он внимательно наблюдал: справится — не справится…
Генеральным секретарем Байбаков восхищался искренне — мощный интеллект, масштаб личности, умение держаться… «У Сталина мы проходили выучку, — вспоминал Николай Константинович, — как руководить хозяйством, как находить главные тенденции в производстве, как их осуществлять. Здесь он требовал от людей смелости и принципиальности. А обладая какой-то мистической способностью чувствовать наиболее слабые места в позиции собеседника, он проникал в самую суть исследуемой проблемы. Ты понимал, что почти безоружен перед его сжатыми до самой сути доводами».
Импонировал ему и стиль генерального: «Не могу вспомнить ни одного случая, когда Сталин повышал голос, разнося кого-нибудь, или говорил раздраженным тоном. Никогда он не допускал, чтобы его собеседник стушевался перед ним, потерялся от страха или почтения. Он умел сразу и незаметно устанавливать с людьми доверительный, деловой контакт. Каким-то особым даром он чувствовал собеседника, его волнение, и либо мягко вставленным в беседу вопросом, либо одним жестом мог снять напряжение, успокоить, одобрить».
Попав однажды в кремлевские покои, наш герой оказался в круге избранных. Алексей Косыгин, Николай Вознесенский, Вячеслав Малышев, Дмитрий Устинов, Петр Ломако, Василий Вахрушев — это была новая хозяйственная элита, не идеологи и железные организаторы, а люди дела, практичные, думающие, ответственные, с производственным опытом. «Косыги» и «байбаки» — наступало их время… Время выигрывать беспощадную войну моторов.
Много лет спустя Николай Константинович так вспоминал те страшные первые дни войны: «То, что мы будем воевать с Германией, мы знали, но что это произойдет так скоро, никто не предполагал. Утро 22 июня 1941 года, выступление по радио Молотова, хмурое молчание людей у репродукторов на улицах заставило сжаться потрясенное сердце. „Как же так? — думал я. — Значит, Гитлер обхитрил нас?“ Но особенно неожиданным и непостижимым стали сообщения о быстром продвижении фашистских армий вглубь нашей Родины, об огромных наших потерях в живой силе и технике».
Для немцев эта война должна была стать очередным блицкригом. Так уже было в Польше, Бельгии, Голландии, Франции, Югославии и совсем недавно в Греции. Все планировалось закончить через шесть или самое большее десять недель.
В первые дни войны немцы продвигались даже с опережением. Казалось, что победа уже близка, оставалось лишь уничтожить окруженные группировки противника в глубоком тылу. Но вскоре появились тревожные знаки. Топливо! На плохих дорогах и пересеченной местности транспортные средства потребляли значительно — иногда вдвое — больше горючего, чем ожидалось. Тяжелую технику, которая вязла на дорогах, не имевших специального покрытия, и не могла двигаться дальше, приходилось заменять небольшими повозками на конной тяге.