Байкал

Укрывшись, укуталась драпировками, свалилась спать, зовя на комаров мор, гибель, и прочее, что бы смогло их уничтожить, стереть с лица её и, вообще с лица всей Земли матушки.

Я, как обычно, в это утро встал, сменил ночную форму одежды, на номер два, и полез на четвереньках, чтобы не пропустить в палатку комаров. И, вдруг, вокруг ничего не видно. Бело, бело, где должно быть небо, внизу, под ногами, туман, так туман. Тихие голоса, лимнологов, палатка которых была за длинной косой песчаной отмели, даже слышны их голоса. Совершенно спокойная Фролиха. Очень тихо, где то прошумела крыльями утка. Села, всплеск воды и тишина.

Она теперь недалеко, иду к палатке.

– Рита, вставай, утка с утятами, где то рядом.

– Сейчас!

Пока я спустил байдарку на воду, взял фотоаппарат, бинокль, вёсла, вышла Рита. Идёт прямо в лодку по воде. В руках одежда. Сама в купальнике.

– Да ты что по воде то. Утро. Холодно.

– А я ещё не проснулась, плюхнулась на первое сидение. Эдик стоял и смеялся, совсем жена обалдела. А жена протёрла глаза и стала одеваться. Скрипела и качалась байдара. Кряхтела, стонала Рита. Попробуй, оденься в такой тесноте. И, вот снова свист крыльев. Знакомое утиное кря кря… Тихо движемся на эту музыку. Шла лодка, побулькивала вода за кормой. Вёсла еле слышно всплёскивали. Вскоре, среди молока тумана, проявилась, появилась утка. Рита взяла бинокль. Конечно, утка. Потом подошли совсем близко, настолько, что можно было видеть хорошо и без бинокля, но когда осталось десяток метров, она взлетела, прямо сразу, и, и ушла в белое молоко тумана. Мы повернули рули и пошли на вёслах. Туда, в ту сторону, куда она улетела.

Булькала вода у форштевня. Нёсся туман. Озеро было так спокойно и бесцветно, что казалось, плыли в тумане, так мягко как в облаках, не в нашем осязаемом мире. Не было реальности, была сказка, сказка, в которую не верилось, не понимали уже сейчас.

Мы жили на озере, удивляясь ежеминутно, как меняется состояние, свет, цвет, то горы исчезают в тумане, а, то вокруг ярко светило солнце, голубизна застилала всё, как ненавязчивая галлюцинация света, цвета, видения… Солнышко не печёт, но загораем. И горы – вот они – всё бирюзовое, даже вода, даже зелень, даже песок, в пяти метрах светит, сияет камешками бирюзы. Песок золотой, жёлтый и чистый – светящийся отражением воды, как флюорит, кристаллами, такими камешками, большими кристаллами играют малыши в Читинской области, где я потом видел, они просто были во дворах, где были, жили и радовались такому, ребятишки дошкольники, со своими почти счастливыми родителями.

На небе уже появились бирюзовые разводы и туман начало рвать, на большие покрывала, когда мы снова услышали знакомое и тревожное кря кря. Снова увидели утку, но теперь уже ясно и очень близко. Она теперь не боялась нас, спокойно плавала, но вертела головкой, а утята были рядышком около мамы утки. Чуть поодаль плавал селезень. Он волновался, отводил, заманивал нас в сторону, и очень был недоволен, когда мы не обращали на него никакого внимания и не видели его прекрасного одеяния, нарядного костюма – оперения, с блестящими радужными пёрышками, не видели что он ближе к нам, чем утка и мы плыли тихо тихо, в обратную от него сторону.

А уточка была мааленькая, серая, не заметная, она всё тревожнее двигала быстренько своей головкой в сторону лодки. Снова мы были так близко, что теперь уже совсем было хорошо видно чёрные, бусинки глаз утят, крупные пушистые головки, а вокруг глаз, тёмный пушок, дальше коричневый и светлее переходящий в охристый. Они тоже всё проделывали как мама – утка и ближе, ближе плыли к ней. Байдарка почти поравнялась с этой семейкой и мы подняли вёсла. Просто стояли, не двигались, а они остановились, озираясь, смотрели на нас. Начали тихо переговоры. Потом снова тихонько оттолкнулись и пошли бесшумно к ним. И когда было совсем уж близко, утка встала на ноги, даже чуть взлетела, но утята, подёргав крылышками, не смогли ещё подняться на крыло. Их крылышки не отросли. И, тогда утка ещё и ещё пробовала поднять свих малышей. Она разгонялась, неуклюже двигала крыльями, и, пролетев несколько метров, с шумом скользила по воде. К ней тогда подплывали утята и мы. Тогда она крякнула, замахала крыльями как руками и побежала по воде, видимо этот способ передвижения, по воде утята уже усвоили. Они тоже поднялись на лапки, замахали своими крылышками, или тем, что потом должно будет стать крыльями, смешно дрыгая и шлёпая лапками по воде, и, пошли – ушли в туман. Утка впереди, малышня за нею ещё долго шлёпали по воде. Потом тише, тише только небольшой след от их лапок говорил о том, что здесь были утята, что их мама утка учила повадкам, охоте, и вообще утиной мудрости.

Стоял туман, утка с утятами, и вода и мы – всё было серебристо серым, как финифть и филигрань с чернью, как патина на серебре, как глубина света красавца агата.

Про фотоаппарат мы просто забыли.