Байкальской тропой

Он придавливает сеть коленом, Андрей переводит двигатель на холостой ход, и Федор Иванович приходит ко мне на помощь. И вот уже в четыре руки мы выкручиваем из полотна рыбу, глушим здоровенным черпаком ощерившихся щук. Щуки клацают пастью и, извиваясь, разбрасываются по всему днищу. Гибкие, морщинистые пальцы Федора Ивановича проворно бегают по мокрому полотну, и я стараюсь перенять его короткие и точные движения. Он мгновенно определяет в ворохе запутавшейся сети, с какой стороны удобнее протащить рыбу. Из-под его рук то и дело летят в ящик извивающиеся окуни, хариусы, омули, бычки, сорожки. Василий Прокофьевич угрюмо смотрит на сеть и только покачивает головой.

— Сор это, а не рыба! — кричит он сквозь ветер. — Омулек нужен, омулек! А тут лезет зубастая нечисть…

И он с силой отбрасывает в сторону здоровенную щуку, вцепившуюся в носок его сапога.

Вся рыба выпутана, и снова ровным потоком через борт ползет вздрагивающее полотно сети. Я уже скинул с себя тяжелую прорезиненную куртку и стараюсь перехватить сеть у самого борта, чтобы побольше оставалось времени выпутывать рыбу и чтобы успеть уложить полотно ровными складками. К концу сети дело налаживается. Выпутываю. Глушу. Отбрасываю и укладываю сеть.

— Вот, вот, пошла у тебя работа, — подбадривает меня Федор Иванович, — лет через пять будешь настоящий байкальский рыбак…

— Стоп, машина! — кричит Василий Прокофьевич и, натужившись, поднимает на борт здоровенный камень-якорь, привязанный к концу сети. Дора отходит в сторону, и Федор Иванович показывает Андрею место, где будет вамет.

Мы заходим с подветренной стороны, напротив пологого галечного берега. Дора сбавляет ход, чуть срабатывает назад, и снова летит в воду камень-якорь. Рванулось полотно сети и непрерывным потоком пошло через борт. Василий Прокофьевич отталкивает меня в сторону и на ходу направляет бечевку, а Федор Иванович подхватывает поплавки, чтобы они не бились о борт. Если все идет по-хорошему и без задержки, то почти стометровый конец сети выметывается за двадцать — тридцать секунд. Движения рыбаков точны и без малейшей суеты, даже если какая-нибудь задержка. Они понимают друг друга с одного взгляда и в любую секунду готовы прийти друг другу на помощь. А дора в это время валится с боку на бок, Андрей озабоченно мечется от борта к борту и все время поглядывает на бригадира. Но Андрею простительна его суетливость: только нынешней весной он окончил курсы мотористов и в первый раз вышел на промысел.

Дернулся оранжевый поплавок, и последний метр сети рывком перемахнул через борт. Двигатель тотчас завыл, и дора, развернувшись, пошла прочь от теряющейся в волнах, изгибающейся пенопластовой строчки.

Василий Прокофьевич с биноклем становится на носу доры, Федор Иванович, подправив бруском нож, начинает потрошить рыбу. Короткий взмах лезвия, потроха летят за борт, а выпотрошенная рыба шлепается в ящик. Я сортирую ее и укладываю рядами, пересыпая крупной солью. Серебристый, с едва заметной строчкой от жабер до хвоста, байкальский омуль достигает в среднем тридцати сантиметров в длину и весит до 300–450 граммов. Бывают, правда, старые омули, весящие около двух-трех килограммов. В августе омуль скапливается в нерестовые косяки, и во второй половине месяца начинается основной промысел этой рыбы. В сентябре нерестовые косяки омуля идут к устьям рек. По окончании нереста, в конце октября, в ноябре и начале декабря, омуль возвращается в Байкал и уходит на зимовку.

Байкальские рыбаки промышляют рыбу на небольших катерах и живут на них весь сезон промысла, изредка возвращаясь на базу. Но отдельные бригады рыболовецких колхозов уходят на мотодорах в излюбленные места лова, в глухие уголки Байкала, и поселяются в палатках на берегу.

Однажды, сортируя по ящикам рыбу, я случайно наткнулся на необычную, казалось бы, совершенно голую и прозрачную рыбу перламутровых оттенков и с необычным строением тела. Забыв о своих обязанностях у ящиков, я пялил на нее глаза до тех пор, пока Федор Иванович не объяснил мне, что это чудо называется голомянкой, но так как для подробных объяснений времени не было, он выбросил ее за борт. Но через несколько заметов голомянка снова попала в сети. Она плохой пловец и большую часть времени как бы парит на своих громадных и нежных грудных плавниках.