Байки бывалого хирурга

Скажи мне честно, – жена чуть отстранилась от него и посмотрела в лицо заплаканными глазами, – ты не боишься оперировать собственную дочь?

– Боюсь! Очень боюсь! Не меньше тебя! Но другого выхода нет.

– Иваныч, что определился? – участливо поинтересовался доктор Вяземский, когда Орлов зашел в диспетчерскую «скорой» и попросил собрать операционную бригаду.

– Определился, буду оперировать.

– Буду?! – Вяземский даже соскочил с дивана, где до этого так удобно сидел, читая какую-то пухлую книгу в потертом переплете. – Ты хочешь сказать, что ты сам будешь оперировать свою Машу?

– Да, Михалыч, буду сам оперировать.

– Погоди, ты же знаешь нашу медицинскую присказку: «Бойся рыжих и своих».

– Знаю, но у меня нет выбора. Те из хирургов, кому бы я мог доверить свою дочу, к огромному сожалению, в отпуске.

– А как же Греков? Он же тут, в городе. Давай его привезем?

– Ни в коем случае! Лева сейчас кривой как турецкая сабля.

– А, может, и не кривой?

– Тогда безнадежно больной. Он вчера прилично поддал. Все, Михалыч, вопрос решен. Я иду в хирургию.

– Что от меня надо?

– Проконтролируй, пожалуйста, чтоб как можно скорей доставили операционную бригаду: анестезиолога, анестезистку, операционную сестру и операционную санитарку.

– А тебе кого в ассистенты-то привести?

– Никого не нужно. Вдвоем с сестрой прооперирую.

– Иваныч, давай хоть Платова из кровати выдернем. Тут такое дело, а он дрыхнет.

– Пускай дрыхнет. Это моя дочь, а он трое суток нормально не спал. Пускай хорошенько выспится, завтра, – тут Орлов поднял глаза на часы, висевшие на стене диспетчерской, показывавшие две минуты первого, и поправился, – вернее, уже сегодня, нам потребуется его свежая голова.

– Так ты тоже трое суток оперировал? Как же ты?

– Ну, значит, мне не повезло, – устало развел руками Василий Яковлевич. – Пускай хоть один из нас сегодня на работе будет огурцом.

Работники «скорой помощи», отвечавшие за сбор операционной бригады в ночное время сработали на «отлично»: через двадцать минут все были на месте. Машеньку с мамой поместили в отдельную двухместную палату. Но Виолетта категорически отказалась занимать вторую койку. Так и осталась лежать рядом с дочкой, прижав ее к себе. Машенька не проявляла видимого беспокойства, принимая все происходящее как должное..

– Мама, а папа тут работает?

– Тут, – еле выдавила из себя Виолетта.

– Он тут людей оперирует?

– Оперирует.

– И меня тоже сейчас прооперирует?

Мама не смогла ответить – соленые слезы душили и текли по щекам, и лились на футболку. В палате царил полумрак, и Машенька не сразу заметила мамино состояние. Несколько горячих слезинок упало на лицо девочки, и она удивленно произнесла:

– Ты что, плачешь?

– Нет.

– Но оно соленое! Это слезы! Мама, по-моему, ты плачешь?

– Тебе показалось. Мне тут в глаз что-то попало.

– Мама, не плачь, папа хороший хирург. Он сделает все замечательно. – Девочка взяла висевшее в изголовье на дужке кровати полотенце и стала вытирать им мамино лицо.

– Да, папа хороший хирург, – вздохнула Виолетта и с благодарностью посмотрела на свою мужественную дочь.

Минут через пять двери в палату широко распахнулись. И Машенька увидела, как ее папа, уже в синей медицинской робе и в синем колпаке толкает перед собой каталку, накрытую белой, пахнущей чем-то вкусным, большущей простыней.

– Ну, что, девочки, не заскучали? – наигранно бодрым голосом спросил папа.

– Папа, папа, ты, где был?

– Я переодевался, готовился.

– Уже пора? Может, еще посидим? – упавшим голосом спросила Виолетта, с надеждой посмотрев на решительно настроенного мужа.

– Девчонки, привет! Все будет хорошо! Раньше сядешь – раньше выйдешь! – громко сказал из-за спины грубоватый мужской голос.

Виолетта узнала Семена Игоревича Топоркова – анестезиолога. Он был лет на пять старше ее мужа, но они дружили семьями, и Виолетта даже приятельствовала с его женой Ниной. А их младшая дочка Вера ходила в садик в одну группу с Машенькой.

– О-о, дядя Семен! И вы здесь? – улыбнулась девочка, приподнимаясь на кровати. – Смотрю, папа всех собрал.

– Разумеется, кто же тебе еще, кроме меня, даст наркоз? – Семен Игоревич оттеснил Орлова в сторону, подошел к кровати и сел возле нее на корточки. – Ты давно ела, пила?

– Да ничего она не ела и не пила, – усталым голосом за дочь ответила мама.

– Тогда дайте, я ее осмотрю, послушаю. После пускай сходит посикать. – Анестезиолог склонился над девочкой. – Ты в туалет хочешь?

– Не знаю, – пожала плечами Виолетта и посмотрела на маму.

– Ты не на маму смотри, а сама подумай. Сейчас я тебя усыплю, а ты описаешься, что твой Степашка скажет? – Топорков кивнул в сторону зажатого между мамой и дочкой плюшевого зайку.

– Он не Степашка! Он – Филя!

– Ах, извини! Филя! Ты хочешь, чтоб твой Филя смеялся над Машенькой, говорил: ой, она описалась.

– Ладно, я схожу в туалет. Где он тут у вас?

Анестезиолог осмотрел Машеньку, выслушал фонендоскопом грудную клетку, ощупал горло и попросил высунуть язык. Закончив осмотр, посторонился, дал пройти маме и дочке в дамскую комнату. Когда они вышли из палаты, повернулся к стоящему у каталки Орлову:

– Иваныч, ты как?