Байки бывалого хирурга

– Нет, маленькая, не больно. У тебя вон в ручке специальная штучка стоит – называется периферический катетер, через него станут лекарство капать.

– Эхе-хе, – вздохнула Машенька. – Надо, так побудем.

– Ладно, девчонки, я пойду, а то меня народ заждался. На обход ждут.

– Папа, а народ это один дядя Сережа, – состроила плутоватую рожицу Машенька.

– Нет, там еще тетя Таня, наша старшая сестра, с нами пойдет.

Орлов подмигнул дочери, развернул лежащего возле нее почему-то вниз головой Филю, и, не глядя на жену, направился к выходу. Взявшись за ручку, он спиной ощутил легкое касание женской руки.

– Вася, ты сердишься? – Виолетта прижалась к его спине и губами коснулась шеи.

– Немножко. – Орлов повернулся к жене и нежно прижал ее к груди.

– Браво, браво, родители, – зааплодировалла им Машенька. – Не нужно ссориться.

– А мы и не ссорились, – улыбнулась Виолетта, – правда, Орлов?

– Абсолютная правда! – поддержал жену Василий Яковлевич и подмигнул дочери.

– Ты меня извини, – тихо сказала Виолетта, я вела себя, как дура. Ты измотанный, не выспавшийся, а я еще на тебя бочку гоню. Просто я так перенервничала вся. Да еще эта дурацкая кровать. Не сердись, пожалуйста. И спасибо тебе за дочку! Спасибо, Орлов!

– Я не сержусь, что ты, – Василий Яковлевич посмотрел ей в глаза и провел пальцем по спутанным волосам, – я все понимаю. А кровать посмотрим пошире. И вообще, если рана не воспалится, и Машенька не будет температурить, то послезавтра отпущу вас домой. В конце концов, там такие швы наложены, которые не нужно снимать.

– Как не нужно? – вскинула брови кверху жена.

– Они из рассасывающегося материала, сами рассосутся.

– Ой, еще и швы нужно будет снимать? – вытянула шейку Машенька.

– Нет, папа говорит, что не нужно, – посмотрела на дочку Виолетта, а после с укоризной добавила: – И подслушивать нехорошо, особенно когда, взрослые разговаривают.

– Я не подслушивала, вы так громко разговаривали, – оттопырила нижнюю губу девочка.

– Все, я побежал, – Он чмокнул жену в щеку.

– Вася, так ты нас выпишешь, если все нормально будет?

– Обещаю! Если все будет протекать без воспаления, я выпишу послезавтра!

Доктор Орлов сдержал данное им жене слово и выписал Машеньку ровно через три дня.

Ильич

Официально, по паспорту, он значился как Игнат Ильич Багров. Однако все знакомые и родные, включая домашних, к нему обращались уважительно: «Ильич». Никто уже толком и не помнит, когда повелось, что официальный Игнат Ильич стал для всех людей просто Ильичем. Он ничуть не обижался, привык. Да и чего обижаться, когда тебе уже чуть за семьдесят лет, и ты уже трижды дедушка и пока один раз прадедушка.

У сына Николая трое своих детей: двое отвязных сорванцов – пока еще школьников Вадик и Славик, и старшая внучка Верочка, двадцати трех лет, подарившая папе Николаю внучку, а стало быть, Игнату Ильичу правнучку Сонечку. Ей недавно три годика исполнилось. Чудная непоседливая девочка с небесно-голубыми глазами и мягкими льняными волосами, заплетенными заботливой маминой рукой в две смешные тонкие косички, топорщившиеся в разные стороны от ее милой головки и увенчанные большими розовыми бантами. Когда Сонечка бежала или быстро шла, ее банты забавно подпрыгивали в такт ее энергичным движениям. Ильич очень любил наблюдать, как оживают правнучкины банты. Любил он свою семью, а правнучку Сонечку любил больше всех. Чего тут греха таить. Да и как ее не любить, если она самая младшенькая в их большой и дружной семье.

А после своей семьи и внучки Сонечки доктор Багров любил свою тяжелую и сложную работу хирурга, в которую пришел без малого пятьдесят лет назад. Как пришел молоденьким несмышленым пареньком в эту профессию, так в ней и остался навсегда, отдав ей всего себя без остатка. И о чем ничуть не пожалел за все эти годы, превратившись из робкого доктора в зрелого, матерого зубра хирургии. Ох, как давно это было. Но своего первого самостоятельно вылеченного больного и первую свою самостоятельно выполненную операцию хирург Багров не забыл и по сей день.

Далекий шестьдесят девятый год, Игнат Багров – молодой, статный парень, выпускник Первого меда из города Ленинграда прибыл для дальнейшей работы в один из отдаленных районов Дальнего Востока. Он сам напросился туда, где потрудней, где посуровей. А кому в двадцать три года не хотелось романтики. Коренной ленинградец, всю жизнь провел он в городе на Неве. Дальше Ленобласти почти и не выбирался.

Один лишь раз в розовом своем детстве съездил в развивающийся только «Артек», как отличник учебы после окончания седьмого класса. Накупался он тогда в Черном море чуть не до одури, загорел до черноты. И там же заразился раз и навсегда романтической тягой к дальним странствиям и неизведанным местам. Ведь в «Артеке», всесоюзном пионерском лагере, на южном берегу Крыма, собирались тогда ребята со всего необъятного Советского Союза и не только. Приезжали в него и ребята из других дружественных нам стран.