Как, оказалось, собирался он ехать не на пруд, как я подумал изначально, на речку, километров за пятьдесят от нашего села. Видите ли, он слыхал где-то, что там клёв хороший. Ну, что делать, согласился.
Ехали мы долго, мало того, что его запорожец в пути поломался пару раз, но рукастый Василь, каждый раз его чинил без проблем, так он еще решил в город заскочить, чтобы докупить беленькой.
Уже ближе к вечеру, когда начало темнеть, мы вырулили на проселочную дорогу. А вдалеке послышался гром.
– Вот чего еще не хватало! – пробубнил я.
– Да, не переживай, он далеко! – довольно сказал Василь, а я чего-то переживал сильно, как оказалось не напрасно, спустя минут двадцать, припустил такой дождь, что нам пришлось остановиться. Как дырка в небе прорвалась, такой силы был дождь, что в метре от машины ничего не было видно. А вскоре и совсем потемнело. Василь, недолго думая, достал с заднего сидения бутылку, и пару раз отпил прямо из горлышка, занюхав рукавом, передал мне со словами: «Для согреву!»
Где-то просидев в темноте час, уничтожив одну бутыль из запасов, и все соленые огурцы, мы решили продолжить путь.
– Фомич, не переживай ты так! – Василь, как всегда был спокойный и довольный, что мне его по голове захотелось огреть, желательно чем-нибудь тяжелым.
– Да, ну тебя! – тяжко вздохнул я, – Хоть дождь прошел, уху на завтра наверно придется отложить!
– Посмотрим! Немного осталось, и будем на месте! – Василь, почесав затылок, завел мотор, включил фары, и мы поехали.
Запорожец кряхтел, елозя колесами в грязи, которая разлеталась в разные стороны от машины. И вскоре мы выехали на асфальтную дорогу. Чтобы не терять ни минуты, Василь прибавил газу, до упора вжав педаль в пол. Подлянки никто не ожидал, асфальтная дорога резко закончилась, и мы попали в грунтовую глиняную жижу, вперемешку с грязью. Что произошло в тот момент в голове Василя, я не понял, толи примерещилось что, толи дорога поплыла перед глазами. Он дал по тормозам и резко вывернул в сторону руль. От чего бедный запорожец, задрав нос, полетел вверх. И прилично встряхнув нас, заглох и завис в воздухе. Как потом сказал Василь (сам этого не помню), я, выпучив глаза вместо того, чтобы открыть бардачок и достать фонарь, дернул ручку двери и с характерным звуком, падающего мешка с дерьмом, рухнул вниз. А хитрый Василь, поняв, что происходит что-то неладное, добрался до фонаря, и осветил лобовое стекло. Каково было его удивление, когда он понял, что запорожец висит на березе, он не мог передать словами, только матерился, на чем свет стоит. Ловкий, не смотря на свой возраст и больные суставы, он вылез из машины и как-то умудрился спуститься по дереву вниз. Где нашел меня в беспамятстве и привел в чувства.
– Фомич! Надо друга железного спасать, как же я без него? – причитал Василь.
– Может, до села ближайшего дойдем? Там мужиков попросим помочь? – предложил я, потирая ушибленную голову, видимо на нее приземлился, когда из машины вывалился.
– Да пока мы дойдем, его или на металлолом распилят, или он рухнет вместе с деревом! Надо рубить! – с отчаяньем в голосе выдал Василь.
Но, увы, все инструменты и еда и теплые вещи остались в багажнике, запорожца. А все попытки его открыть, успехом не увенчались. Любое резкое движение, раскачивало дерево, оно тяжело скрипело, готовое в любой момент рухнуть. Но нашему счастью, вместе со мной из машины вывалился нож, как я на него не упал? Наверно Бог отвел. Так вот, вместо ароматной ухи, с петрушечкой, мы пилили березу. И не абы как! А ножом, в час по миллиметру, чтобы не дай Бог, любимый запорожец Василя не рухнул. Ближе к рассвету, неприятно хрустнув, дерево завалилось набок, благополучно спустив железного друга Василя. Он и причитал над ним, и гладил по капоту, и рукавом стекла протирал. Я, конечно, умилялся, но с Василём, с тех пор, зарекся ездить.
– Алёшекнька, а ты когда-нибудь был заграницей? – Фомич с серьезным видом скручивал папиросу, только что набитую ароматным табаком.
– Бывал пару раз по работе! – я пожал плечами, не вдаваясь в подробности.
– А к нам когда-то американец приезжал, Ильиничны дочка привозила. Так мы его, это, встретили, что он до сих пор вспоминает русский, как же это слово-то новомодное? А, русский экстрим!
В девяностых дочка Ильиничны закончила институт, и уехала жить в Москву, с супругом. Жили бедно, инженеры в то время не нужны были, поэтому они крутились, как могли, и на рынке торговали, и уборщицей работала. А потом постепенно все наладилось. С зятем открыли фирму свою, и потихоньку начали подниматься. Приехал к ним на переговоры, какой-то важный гость из Америки. И все бы ничего, да узнав, что у них есть родня в деревне, изъявил желание увидеть «Настуоящий русский диврэвня».
– Мэри-я! – на ломанном русском заявил он.
– Да, Джон? – Мария, дочка Ильиничны, была декой хваткой, и не могла упустить важного клиента, схватывала его настроение на лету.
– Я ныкогда не быль в русский диврэвня. Вы можете показать экскурсия? – он поправил очки, – Я все оплачивать!