— Прекрасно. Разумеется, вы предостережете Белу относительно всех возможных опасностей.
— Ясное дело.
— Прекрасно. Ну а теперь, Бела, почему бы тебе не показать гостю наш дом?
Миссис Ковач взяла со стола блюдо с сырым мясом; мистер Ковач потянулся, прихватил с блюда ломтик и впился в него зубами — а зубы у него, когда он открыл рот, оказались удивительно длинными, белыми, и, судя по тому, как легко они рвали мясо, очень острыми.
Прожевывая мясо, он как-то задумчиво посмотрел на Джонни. В это время мальчики стояли у книжного шкафа — Бела показывал Джонни, как пишут в Венгрии.
Миссис Ковач тоже взглянула на Джонни, и ее большие светлые глаза — сейчас могло показаться, что они даже как будто светятся, — прошлись по телу Джонни: мускулистые руки и ноги, загорелая шея… Она провела языком по губам.
— Дома, там… — со вздохом сказала она по-венгерски.
— Эва… — мягко остерег ее мистер Ковач.
— Ах,
Мистер Ковач, глядя на выражение ее лица, понимающе улыбнулся.
— Ш-ш!.. Полно, Эва. Мы оставили все это дома… лучше даже
—
— Ты несчастлива, Эва?
— Несчастлива!.. — Эва Ковач улыбнулась ему (поскольку нижняя губа скрыла острые края ее зубов, улыбка получилась очень милой). — Несчастлив мой желудок. Но сама я счастлива, что мы наконец в безопасности, Ференц.
Он взял ее руку и прижал к своему плечу.
— Старый Свет, старый дом, старая жизнь… мы больше не могли так жить, Эва. Нас знают. Пусть не тебя, не меня и не Белу —
— То есть тебя Америка не разочаровала.
Он покачал массивной головой.
— Америка — лучше место во всех отношениях. Здесь нет даже сказок, которые намекали бы на нашу сущность. Политическая ситуация в стране стабильная. Условия жизни, возможности… Нет, мамочка, я всем здесь доволен… кроме… — Он положил на стол свои огромные руки с чисто выбритыми ладонями на стол и сжал их в кулаки. — Кроме разве как в эти дни месяца, когда Луна полностью открывает нам свое лицо…
— Да, — тихо сказала миссис Ковач. — Да.
— Но говядина, дорогая, все-таки не так уж плоха на вкус и во всяком случае куда лучше, чем серебряные пули.
Миссис Ковач бросила в рот остаток ломтика, прожевала, проглотила. Казалось, она внимательно следит за мясом, изучая его вкус и прочие свойства на всем его пути к желудку.
— Нет, — медленно проговорила она. — Когда привыкаешь, она не так плоха. Но…
— Даже
— Мы даже не можем сами поймать корову, — грустно продолжала она. — Приходится покупать, а…
— Я знаю.
Миссис Ковач опять посмотрела через гостиную на Джонни, и ее большие карие глаза стали еще немного больше.
— Эва! — уже суровее сказал мистер Ковач. — Эва, не смей и думать…
— Нет-нет, — ответила она и облизнула кровь с кончиков пальцев (волоски на которых стали чуточку длиннее и гуще, а ногти — чуточку острее). — Конечно же нет,
— Надо забыть.
— И они здесь такие здоровые, крепкие…
— Мы больше
— А Бела?
Ференц Ковач вздрогнул.
— Он еще слишком мал — слишком мал, чтобы знать… придется пока просто сделать так, чтобы он был с нами всякий раз, когда придет время
А Бела в это время показывал Джонни свою комнату: старая кровать со столбиками, старинное кленовое бюро и резной сундук, набитый потрясающими игрушками — Джонни таких еще не видел. Вскоре мальчики вышли в гостиную, и Бела объявил:
— Мама, мы идем играть.
— Хорошо, Бела. Но помни — ты должен быть дома до семи вечера!
— Да, мама.
— Ты ведь знаешь, какие это дни.
— Да, мама, — Бела неловко покосился на Джонни. — Я приду вовремя.
— Ты
— О, — сказал Джонни, — я буду осторожно… то есть, я хочу сказать… я не буду… — и смущенно отвел глаза, думая о том, что собирался сделать в пещере.
Когда он поднял взгляд, мистер Ковач все еще смотрел на него — прямо ему в глаза, — и Джонни показалось, что он смотрит сквозь его глаза прямо ему в мозг.
— Думаю, — проговорил мистер Ковач, — что вам действительно следует быть осторожным в этом отношении.
Родители Белы вышли на крыльцо. У края кукурузного поля Бела и Джонни обернулись помахать им, и Джонни только тут заметил, что у обоих брови такие же, как у Белы: густые темные полоски через весь лоб и переносье.